Джанна тутунджан является одной из ярких представителей вологодских живописцев. Тутунджан джанна таджатовна «Мы полюбили ее всем сердцем»

Творчеством Тутунджан восхищаются поклонники не только в России, но и за рубежом.

Джанна Таджатовна Тутунджан - народная художница России, член-корреспондент Российской академии художеств - является одной из самых талантливых российских художниц, живших и творивших на вологодской земле.

Родилась художница в Москве 22 сентября 1931 г. По материнской линии она происходит из семьи потомственных московских дворян. По отцовской линии имеет армянские корни, но в самой Армении, как отмечала сама Джанна в интервью, была всего один раз, в 1955 году.

Ее детство проходило в нелегкое для страны время, когда весь мир боролся с фашизмом. Девочка поступила в одну из средних художественных школ Москвы в 1944 году. Долгое время школа находилась напротив Третьяковской галереи, что вполне могло способствовать развитию творческих способностей Джанны. После окончания школы юная художница поступила в Московский государственный художественный институт имени В.И. Сурикова.

Тутунджан училась в мастерской М. М. Черемных и Н. А. Пономарева, а темой ее дипломной работы стал монументальный образ Родины-Матери в технике флорентийской мозаики. В 1959 году она окончила ВУЗ, вышла замуж за художника-живописца Николая Владимировича Баскакова и вместе с ним уехала в Вологду, которую впоследствии стала считать своей малой родиной.

В одном из своих интервью Джанна рассказывала про знакомство с будущим супругом: «Муж - вологжанин. Мы вместе учились в московской художественной школе, в одном классе, в Суриковском институте. Правда, это было в разное время. Именно от него я услышала интересные рассказы о Вологде. Он первый, кто познакомил и поводил меня по этой земле. Я благодарна ему за все, особенно за то, что научил всегда делать то, к чему лежит душа».

В одной из поездок по области эта творческая супружеская пара нашла себе укромное место на берегу Сухоны в деревне Сергиевской, затерянной в лесах Тарногского района. Именно это место и дало толчок в развитии творчества этой замечательной художницы.

Она много трудилась, писала картины, общалась с людьми, наслаждалась пейзажами вологодской глубинки. Постепенно начали появляться ее первые этюды, наполненные мудрыми размышлениями, философскими мыслями, огромной любовью к Родине.

Джанна Тутунджан одна из немногих русских художниц, кто так емко и глубоко изобразил судьбу русского крестьянства. Ее по праву можно назвать художником-монументалистом. В ней соединилась человеческая сердечная чуткость с безграничным талантом.

Уже в 1969 году в областной столице прошла ее первая персональная выставка живописи и графики. Ее работы стали смелым открытием в области художественного стиля. Тогда она и произвела огромное впечатление на любителей живописного искусства.

В своем творчестве Джанна не изображала знаменитых людей, ее картины не наполнены пафосом. Наоборот, она показывала жизнь обычного крестьянина, простого человека по жизни, но сложного в душе, со своими внутренними переживаниям и радостями. Тутунджан показывала жизнь такой, какая она есть на самом деле, без прикрас. Центральная картина этого периода творчества художницы - «Незабудки».

В это время был выполнен целый ряд большеформатных работ при помощи фломастеров и туши. Названия этих картин очень ярки и лаконичны: «Сама себе хозяйка», «День Победы», «Про хлеб, про соль», «Вечный перезвон», «Сын сына», «Вечный перезвон» и другие.

Популярность Тутунджан возрастала с каждым днем. Ее имя знали уже не только в Вологде, но и за ее пределами. С 1981 каждые десять лет проводились ее персональные выставки, которые собирали огромное количество любителей творчества художницы.

Ее работы выполнены так, чтобы зритель, смотрящий на картину, задумывался над вечными вопросами, волнующими человечество на протяжении многих тысяч лет. Очень часто в своих работах Джанна использовала образы-символы, которые отражали проблемы жизни деревни и современного общества: «Расставание», «Птичий рынок», «Корень рода», «Последний конь».

Как отмечала сама Джанна, главная цель ее картин - представление народного духа русского человека. Поэтому вологодские поэты и писатели- «деревенщики» высоко оценили творчество художницы, увидели в ней родную душу.

Тутунджан любила писать портреты, выполненные крупным планом: женские лица, изборожденные морщинами, детей, занимающихся домашними делами, мужчин, трудящихся на полях или же просто играющих на музыкальных инструментах.

Для смыслового обогащения своих работ Джанна вводила текстовые дополнения. Это и стало своеобразной изюминкой художницы. Она умело использовала текст как элемент изображения. Появились ее знаменитые диалоги «По правде, по совести», которые до сих пор поражают зрителей красотой деревенской жизни, яркостью народного фольклора.

Очень часто Джанну спрашивали, что ей ближе в творчестве, живопись или графика, на что Тутунджан отвечала: «Графика – мои корни, живопись – крона». В своих картинах художница использовала мягкие, теплые цвета, однако иногда они имели вызывающие яркие оттенки. Например, в одном случае красный свет напоминал о свете родного очага, а в другом - яркое пламя пожара, уничтожавшего все вокруг. Но вместе с этим в ее картинах красной нитью проходит связь с натурой.

Как отмечают многие критики, Джанна писала для современных людей о современной жизни. Практически каждая картина художницы по глубине замысла и лаконизму выразительной формы относится к социальному жанру, где частный мотив превращается в обобщенный образ-символ: «Незабудки» , «Гори ясно», «Пожар», «Вольному – воля» и «Берегиня». Эти этюды относятся к одной теме, хотя и созданы в разные временные промежутки, разделены по десятилетиям. Можно сказать, что художница нуждалась в продолжении диалога со зрителем на ту или иную тему, волнующую как ее саму, так и человечество в целом.

Без сомнения, самые животрепещущие вопросы были представлены в цикле «деревенских» работ Тутунджан. Ее герои пережили войны и революции, но при этом не растеряли самого главного – веры и надежды в лучшее. Именно они, крестьянки со сложенными на коленях руками, в окружении старых и новых семейных фотографий, и являются корнем человеческого рода, его надеждой и опорой. Ведь не случайно символом возрождения русской деревни, а значит и родной земли, в картинах Тутунджан является деревенская женщина, окруженная детьми и не пугающаяся взять на себя роль оберега для них.

Джанна переживала за судьбу крестьянства, она видела, как разоряются целые деревни, когда их жители уезжают в города на заработки. Поэтому, как и писатели-деревенщики, в своих работах она обращалась к традиционным ценностям в изображении современной деревенской жизни.

В своих живописных произведениях Тутунджан использовала яркие и выразительные художественные средства, которые и сейчас невольно отсылают нашу память к русской иконописи. Многие исследователи называли часть ее монументальных работ «фресковым», да и сама Тутунджан использовала в них притчу как основную сюжетную канву. Ее деревенских героев часто можно сравнить со средневековыми святыми и мучениками. Однако, в отличие от притчевых легендарных героев, Джанна изображала реально живущих на земле людей. Даже названиями своих картин она пыталась разбудить нашу национальную память: «Несущий свой крест», «Матушка царица небесная», «Троица», «Всевидящее око» и другие работы.

В картинах, выполненных в жанре портрета, она проповедовала и утверждала идеал духовной красоты и чистоты, духовное богатство. Именно потому ее портретные образы романтичны и лишены бытовизма, а мягкий цвет и изобразительные детали помогают раскрыть то, что художница считала самым важным - преданность и увлеченность любимым делом.

Тутунджан считала, что «мир создан прекрасным и грозным», «и жизнь ткет свой холст и страдания и радости...». Именно так поэтически выразила художница свое понимание мира. Она стремилась постичь все закономерности этой жизни: красоты и безобразия, человечности и жестокости, ее бесконечности и ограниченности. Будучи глубоко правдивым художником и искренним человеком Джанна всегда разделяла понятия «Добра» и «Зла» как в жизни, так и в своем творчестве. Для нее никогда не существовало полуправды.

Над своими работами Тутунджан работала до конца своих дней. Так красной нитью через всю жизнь прошел ее знаменитый цикл «Разговоры по правде, по совести». Именно он наиболее точно показывает особенности стиля художницы: помимо портретов, которые Джанна писала с натуры, в картинах вводился текстовой элемент с записями того, что рассказывали ей люди, изображенные на полотнах. Сама художница про данный цикл говорила так: «Вот и я хочу, чтобы зритель, верующий в Человека, глядя на людей, которые, по моим понятиям, представляют собой основу народного духа, слышал бы еще и то, что эти люди думают о нашей жизни».

В 1980-е и 1990-е годы в живописи Тутунджан появились масштабные картины-притчи. В них художница стремилась откликнуться на сложнейшие нравственно-этические и довольно непростые историко-культурные явления, возникшие в то, стремительно меняющееся, время: «Черный ворон», «Пожар», «Вольному – воля». Очень часто в картинной галерее областной столицы проводились выставки-презентации этих картин, ставших важными общественными событиями тех перестроечных лет.

В 1972 году Джанне Тутунджан было присвоено звание заслуженного художника РСФСР за свои монументальные работы, поражавшие ценителей искусства. А более чем через тридцать лет, в феврале 2004 года художница удостоилась почетного звания народного художника России, хотя уже давно носила этот статус у верных почитателей ее творчества.

Многие критики отмечали, что особенность ее работ заключается в том, что «Джанна никогда не была сторонним наблюдателем, ведь все в её искусстве кричит, стонет, исповедуется, даже сама земля рассказывает о себе. Кроме того, обретают голос эти полные достоинства иконописные старухи, милые крестьянские дети, уставшие, потрепанные жизнью мужики. Она – их представительница, их голос, именно их, а не свое «самовыражение». Но в тоже время творчество художницы – резкое, жесткое, требовательное, иногда смущающее своей аскетичной простотой, горячее, страстное, скромное до самоотвержения, лишенное какого бы то ни было эгоизма – это она сама.

Её искусство – это её судьба, судьба девочки с Арбата, с горячей армянской кровью своих предков со стороны отца и интеллигентским аристократизмом москвичей со стороны матери».

Джанна Таджатовна Тутунджан умерла 23 февраля 2011 года в Вологде, но она всегда будет жить в своих картинах, наставляя зрителей на путь доброты, самоотверженности, истинной красоты.

Ведь неслучайно выставки Джанны Таджатовны, как и при ее жизни, собирают самую большую аудиторию. «С творчеством Тутунджан я познакомился у друга, когда тот писал про нее работу. Я посмотрел ее картины, и они увлекли меня. Так как мне очень нравится русская деревня, ее творчество оказалось очень близким для меня. Ее работы – это маленькие дети или старички и старушки»,- поделился с нами своими мыслями поклонник творчества художницы, Алексей Нечаев.

Феномен популярности этой художницы не только в сюжетной основе ее картин, близкой и понятной людям, живущим как в провинции, так и в столице, но и в эстетике их пластического языка, близкого этическим и эстетическим традициям русской народной культуры.

Ангелина Вишневская

Народный художник России, член-корреспондент Российской академии художеств Джанна Таджатовна Тутунджан родилась и выросла в Москве, но, как художник, состоялась на Вологодчине, куда приехала в 1959 году, закончив графический факультет МГХИ имени В. И. Сурикова. Знания, полученные в институте, высокий профессионализм и талант позволили ей естественным образом влиться в творческий союз вологодских художников, куда входили такие известные мастера, как Николай Баскаков, Владимир Корбаков, Владислав Сергеев, Анатолий Наговицын, Евгений Соколов, Алексей Щепёлкин, Генриетта и Николай Бурмагины.

Становление Д. Т. Тутунджан, как самостоятельного художника со своим мировоззрением и принципами в искусстве, начинается в 1960-е годы. Переезд в Вологду, знакомство с северной землей, многовековой самобытной культурой русского Севера вдохновляют её на поиски собственного пути. Знания, полученные Тутунджан в мастерской преподавателей графического факультета МГХИ имени Сурикова М. М. Черемныха и Н. А. Пономарёва, суриковская школа рисунка, традиции московской академической школы формируют основу её художественного метода. Но стремление к монументальности, внутренняя тяга к большим плоскостям и пространствам направляют искания молодой художницы по особому руслу. Принципы фресковой живописи, адаптированные к изобразительному полю бумаги или холста, постепенно становятся одной из отличительных черт её творчества.

Стилистические особенности произведений Д. Т. Тутунджан во многом определяются авторской позицией в искусстве. Как и многие художники, она следует тенденциям своего времени. Но, обращаясь к основам соцреализма, Тутунджан пропускает их через призму собственного мировоззрения, благодаря чему её художественный мир практически сразу начинает восприниматься как особое пространство, построенное на правде, искренности и любви. Эти основы уходят корнями в самое сердце художника и остаются неизменны на протяжении всего творческого пути.

Жизненная позиция и позиция в искусстве у Тутунджан практически неразделимы. Эта редкая внутренняя цельность человека и художника подтверждается не только творческими работами, но и многочисленными публикациями, в которых она никогда не изменяет себе. «Я родилась и живу на Земле, и мне не всё равно, какая она и что с ней будет», - говорит художница. «Искусство должно делать так, чтоб народ не только пел, но еще и выстоял в трудное время, чтобы народ был сильным и таким светлым, как ему предназначено быть. И если жить на свете, то надо жить, жить, как душа велит». Свою главную задачу Тутунджан видит в том, чтобы максимально искренно и достоверно передать самую сокровенную сущность души русского человека, «выразить своё время, свой народ…не „себя‟, не свою „индивидуальность‟, а именно - дух своей земли». «Больше всего мне интересна именно „душа‟ - мира, времени, состояния природы, целого народа или одного человека…». Как художнику, ей, в первую очередь, важно увидеть и услышать то, что, по её словам, является тем самым «стержнем жизни», «вечным ультразвуком прошлого», который, проходя через настоящее, укрепит будущее.

Соединение жизненного и творческого пути на уровне принципов и убеждений определило ещё одну особенность стиля Тутунджан. Для неё живопись и графика представляют единое целое. «Для меня это неделимо. Я - художник» - говорит она. И ещё: «…Я чувствую себя деревом: графика - мои корни, живопись - моя крона…».

По словам И. Б. Балашовой, Д. Т. Тутунджан «часто говорила друзьям, что шла путём своего кумира, выдающегося российского художника В. Е. Попкова», с которым она вполне могла быть знакома лично. Это не удивительно. Ведь Виктор Ефимович Попков был одним из тех, кто шёл впереди, прокладывая дорогу для позади идущих. Но в случае с Тутунджан это не было банальным подражанием. Скорее всего, перед нами единомыслие учителя и ученика. Как пишет Е Кибрик, для Попкова «никогда не была самоцелью форма его живописи… Он напоминал… человека, до предела охваченного образом, идеей, замыслом, возникшими в его воображении и требующими немедленного воплощения». Его «страстное стремление узнать жизнь, понять её, понять себя, свое место в жизни и удивительная искренность и честность, безбоязненность и прямота явно импонировали художнице. На наш взгляд, позиция Попкова в искусстве не просто укрепила Тутунджан в её собственных убеждениях, а помогла конкретизировать цели её творческого пути.

Творческое наследие Джанны Таджатовны Тутунджан, составляющее более шестисот живописных и графических произведений, необходимо продолжать изучать и знакомить с ним современного зрителя. Мы твёрдо убеждены в том, что и графика, и живопись Джанны Таджатовны Тутунджан, обладая высокой художественной и исторической ценностью, являются феноменом в отечественной культуре и должны занять достойное место среди памятников русского изобразительного искусства второй половины XX века.

Ю. Шелкова.

Молодая. 1967.

_______

Незабудки. 1969.

Гори ясно. 1976.

________________________________________________________

Последний конь. 1977.

_________________________________________________________

Гета. Памяти Г. Н. Бурмагиной. 1990.

Воронёнок. 1995.

_________________________________________________________

Плетея. 1964.

________________________________________________________

Не космос погодой правит. 1984. Цикл «Разговоры по правде, по совести»

_______________________________________________________________

«Расскажи про любовь…» 1990. Цикл «Разговоры по правде, по совести».

__________________________________________________________________

«Робята! Я ведь не солнце…» 1991. Цикл «Разговоры по правде, по совести». __________________________________________________________________

Рисунок к «Автопортрету». 1970.

=================================================================================

Тутунджан Джанна Таджатовна (22.09.1931 - 23.02.2011) - график, живописец. Родилась в Москве. Народный художник России с 2004, член-корреспондент РАХ с 2007. Лауреат премии Вологодского комсомола им. А. Я. Яшина за 1971, лауреат Государственной премии Вологодской области по изобразительному искусству и архитектуре за 2007. Постоянно жила и работала в Вологде с 1959. Училась в МГХИ им. В. И. Сурикова (1953 - 1959). Член Союза художников России с 1965. Участник областных, межрегиональных, всероссийских, всесоюзных, международных художественных выставок с 1959. Персональные выставки живописи и графики: Вологда (1969, 1981, 1991, 2001, 2005, 2006, 2011), Москва (1983, 2003, 2011), Ленинград (1983), Великий Новгород (2009), Данилов Ярославской области (2008), музеи Вологодской области (2000-е). Произведения художника находятся в коллекциях ВОКГ, ВГИАХМЗ, КБИАХМЗ, ЧерМО, НП "Галерея Красный Мост" (Вологда), в художественных музеях Архангельска, Иванова, Калуги, Караганды, Кирова, Костромы, Петрозаводска, Сыктывкара, Новокузнецка, Пензы, Томска, Тулы, Ульяновска, в частных собраниях России. Литература : альманах "Художники Вологодской области XX века". Вологда, 2007. 320 с.; С. 274; Выдающиеся вологжане: Биографические очерки. Вологда: ВГПУ, издательство "Русь", 2005. 568 с.; С. 524 - 527; Николай Баскаков. Джанна Тутунджан. Родники нашего берега. Вологда: ООО ПФ "Полиграф-периодика", 2014. 48 с.; С. 27; Джанна Таджатовна Тутунджан. Выставка живописи и графики, посвященная 80-летию со дня рождения художника. Каталог-альбом. Авт.-сост. И. Б. Балашова, научн. ред. В. В. Воропанов. Вологда, Полиграф-книга, 2011. - 136 с.; С. 112, с. 126-129.

Часть первая

РОДНИКОВАЯ СТРАНА

1.
И всплыло видение из юности…
В избу к моим старикам пополудни вдруг беззвучно просочилась соседская девчушка. Она села тут же, у порога, пряча под лавку заснеженные валенки и хлюпая носом. Из-под красного платка задиристо торчала её белая чёлка.
Мы обедали в зале, и никто к ней не вышел. Бабушка продолжала нацеживать в чашку кипяток из самовара, дед широким ножом колол в скрюченной ладони матовую глыбу сахара. Окна были заиндевелыми, потому мы и не видели, как по узкой тропочке пробралась к нам гостья.
Сама не хозяйка, я не посмела командовать в чужом доме. Да и не знала тогда, принято ли в деревне звать к столу ради приличия, – ведь не с дальней дороги человек, лишь улицу перебежала…
Дед потом молча проковылял мимо соседушки в сени, я вслед за бабушкой унесла в кухню чашки-тарелки и принялась их споласкивать.
А когда освободилась, то вместо девчушки обнаружила у дверей лишь мокрое пятно, словно малая растаяла.
- А чего она приходила-то? – оторопело спросила я у бабушки.
- Дак на беседки, – ответила та невозмутимо.
2.
А сегодня этот эпизод полыхнул в моей памяти, когда вдруг, намаявшись апрельской половодной тоской, я интуитивно растворила на коленях драгоценную книгу графики Джанны Тутунджан. Я знала её целебную силу, но два года назад убрала с глаз подальше, чтобы не позволять штормить в душе горю утраты.
А она сама позвала меня, Джанна, человек по имени «душа». Почуяла там, на небесах, что муторно у меня внутри, как и у неё бывало по весне, когда сами собой складывались неброские спасительные строчки: «Опять закапает капель. За ней появится апрель. И снова побегут ручьи. В них уплывут, как бы ничьи, Все мои горести и беды…»
Когда мы по молодости вверяемся кому-то, то мним его неподвластным обычным людским переживаниям. Кажется невероятным, что старшие, вселяющие в нас силы и надежду, могут страдать и тайно плакать от своих сомнений, потерянности, ненужности.
И вдруг теперь запоздало, но так кстати, Джанна сама подталкивает меня к своим земным весенним переживаниям, к неизбывной мечте подобрать ключи «К замку, что за зиму, в ночи Мне не давал без сна покоя. И, может, тот замок открою. И, может, тайну ту оттаю…»
Её боговдохновенные художнические дела давно стали ей пропуском ко всем небесным тайнам. А мы…а я ещё мыкаю свою долю, сопрягая и сопрягая наши не без высшей воли пересёкшиеся земные пути. И отчётливо вижу и осознаю, наконец, что именно она, Джанна Таджатовна, позволила мне в своё время опереться на её плечо, чтобы упрочить шаг.
3.
Непутёвое было времечко, уже подгнили все общественные подпорки, на которых держалось видимое благополучие заброшенных, стираемых с лица земли деревень. А я ездила и ездила в командировки от газеты в самую глушь, чтобы убеждаться и читателей убеждать, что не кончена Россия, пока живо старшее русское поколение. Какие судьбы открывались передо мной, какая духовная глубина, какие неистребимые народные силы!
В те годы перед перестройкой и родилась для моих очерков рубрика «Русские женщины». А у Джанны Таджатовны уже были обнародованы первые графические листы, звавшиеся тогда диалогами «По правде, по совести». Я когда их увидела, то буквально обмерла: один в один это были мои героини! И даже то, что они рассказывали художнице и что она, не оглядываясь на каноны жанра, смело вписывала тут же, на краях рисунков, со всеми диалектными особенностями, даже их речи были для меня родными и понятными.
Но в верхах, однако, среди тех, чьим «органом» была газетка, блуждали сомнения в патриотичности моей позиции…
Вот тогда-то промозглым осенним вечером на аллее против редакции я и встретила случайно Тутунджан. До тех пор мы лишь мельком виделись на выставках и никогда не говорили по душам.
А тут она вдруг улыбнулась, как давней своей знакомой, и, держась за мой локоть, торопливо и задорно выпалила:
- Слушай, ты не бросай это дело, своих «русских женщин»! У тебя здорово получается. Да и кто за них слово молвит, если не мы, так ведь?!
Мне почудилось, будто в тот миг и навсегда взяли меня под крыло и защитили от ветров и непогоды…
4.
И теперь я вдруг вновь ощутила это укрытие. Я отворила книгу и в строчках Джанны сразу узнала себя, сидящую в своём заснеженном домишке с растерзанной душой…и почувствовала, как её, ознобную, берёт в руки что-то тёплое, но невидимое, и начинает гладить и выправлять, рассказывая:
«Самое любимое состояние: зимой жить одной на краю деревни. Днём писать снега и людей. А вечером, когда истоплю свою печку, пойду вдоль верхнего или нижнего посада. И без стука открою любую дверь. И меня обдаст избяным теплом…»
Господи, так вот откуда вонзилась теперь в моё сердце та девчушка из прошлого! Это Джанны душа порхала над головой, пытаясь возвратить меня к тревожной радости бытия…
Я тут, Джанна Таджатовна, я живая, и я всё вижу и чую…как ступаете Вы валенками по скрипучему снегу и несёте в себе «жар от ощущения вечности»…а над Вами «одни высокие крупные звёзды»…
Как понимаю, как разделяю я Ваш восторг, вспоминая себя молодую, так же ходившую в глухих деревнях из дома в дом… с той лишь разницей, что я поспешно своими невнятными буковками цепляла к блокноту чужие исповеди, а Ваша нежная рука за разговорами ваяла в пространстве листа графические монументы беззубым старикам и старухам, стоявшим на охране отеческой земли. Где они теперь, свято вынесшие все страдания, истаявшие и не вознаграждённые за свои тихие подвиги?
«Родина! Меня обжигают стыд и бессилие, когда ты караешь невиновных», – написали Вы. И неотступным трудом своим сделали для этих людей то, чего не смогло, не захотело сделать государство.
Это ж только представить себе…и есть ли подобному аналоги?.. почти полвека зимой и летом Вы не расставались с кистью и фломастером, чтобы с запёкшимся от сопереживания сердцем запечатлевать тех, «кто жил и страдовал на своей прекрасной Земле»! Быть может, Вы и догадывались, что неотступно и усердно, будто исполняя послушание, пишете тем самым историю отдельно взятой северной деревни Сергиевская. Но итог давно, ещё при жизни Вашей, был очевиден: Вы создали художническую летопись тонущей в реке забвения деревянной деревенской просветлённой Руси.
Тут воочию обнаружилось то, о чём Вы восхищённо думали, разглядывая простонародное лоскутное одеяло.
«Оно поразило меня не просто цветом... Оно обожгло меня своей сутью. Той, которая его смастерила, давно нет на свете, но это Одеяло, сшитое ею из того, что было под руками, выглядело, как вся её Жизнь... На нём горели алые лоскуты её сарафанов, как наши Праздники и Победы... Чёрные вдовьи дни и платки – муж и два сына не пришли с войны... Защитные куски солдатской формы – внуки вернулись из армии... Голубые тряпицы её надежд… Светлые, в цветочках, распашонки правнуков... Да это же не только её – это жизнь Страны! Я была ошеломлена».
Как одеяло жизни состоит и прирастает отдельными днями-лоскутками, так и всякий подвиг творится по капле и без замысла о великом; основой ему становится ежедневный честный совестливый труд, подпираемый столпами истин о праведности.
Это о них Джанна размышляла, возвращаясь с деревенских беседок «хмельная от счастья общения с чем-то главным, настоящим, неподдельным, высказанным живыми словами. Они будут разгораться во мне горячим светом. И среди них будут мерцать, как угли на ветру, древние, но вечные понятия…».
5.
А основой всего в народном понимании жизни всегда был труд, честный, совестливый, беззаветный. Тот, от которого теперь остались лишь воспоминания.
И они теперь витают надо мной, рвутся к свету, к возрождению, когда я листаю «Разговоры по правде, по совести». Эти голоса поначалу едва различимы, как наваждение, но постепенно набирают силу, крепнут и начинают звучать, как набат.
«Если всё рассказать…Не могу говорить…» – отирает слёзы уставшая от жизни согбенная женщина.
И я представляю Джанну, готовую «рисовать и слушать, как пить, эту жизнь! И она будет проходить сквозь меня, вся, как есть, без прикрас. Одна её правда и суть, пересыпанные солью горечи и смеха…»
«Капут колхозу…– с последнего двора крышу сымают…всё ташшат себе…» – горько констатирует, глядя в окно, одряхлевший фронтовик.
«Уши бы не чуяли, глаза бы не видели, что с нам творят…» – вторит ему старуха.
«Скотина стала, как люди, – подхватывает другая. – Утром из хлева – не выгонишь, пасутсе – не дружно, домой бредут – которая когда…А раньше-то: выгонят – на зорьке! На пастве – вся – заодно! И доглядать за им – не надо!»
«Поле чудес!!! Поле чудес! А наше поле – пашет бес!..».
«Ой, до чево хорошой сон видела!!! – не к месту вставляет совсем древняя бабушка. – Быдто я ячмень жну! Такой колосистой, большой. Я снопики-ти все к одному составила, да рукам-то их всех – обойму… И так радошно на душе!»
«Шести годиков повела меня мама в поле рожь жать, – с улыбкой вспоминает другая. – Серпиком… Потом-то мы с Нинкой и одне бегали…шорошимся, как мураши…»
Но этих слов не слышат, потому что – наболело.
«Кабы встали прежные-то люди, да поглядели, как теперь робим – вот бы подивовалисе над нам..!» – винится мужик с тяжёлыми усталыми руками.
«Топере молодежь вольней. А раньше –…были верней!...Шальные деньги людей проказят…»
«Теперь ведь плюнут – и то плати…»
«Кабы все наши дети и внуки жили дома..! – У-у-у какая деревня была бы!.. Работы боятся – то и не едут…» – обессиленно подводит итог старик.
«Было бы мне…лет сорок… – раздумчиво встревает в разговор другой, помоложе. – Завёл бы я кобылу..! купил бы трактор..! Взял бы гектара три земли..!...полсотни телёнков..! и стал бы…
– Ну, и что бы ты стал? – записано рукой Джанны вслед за говорившими, и я догадываюсь, что это не стерпела изъезженная жизнью, отчаявшаяся ждать перемен жена мечтателя.
– Опоздали…» – отрезвляясь, подводит итог он.
«– Думаешь, Серговка долго проживёт? – пытает художница другого..
– ТАк ежели робить – вся лесом зарастёт… – помолчав, отвечает ей собеседник. – Все поля… Вспомнили бы, как в войну-то пахали…безо всякого горючего…– на одних горючих слезах…и не пропили свою землю…»
6.
О войне… Нет, не стану опять смотреть страницы, посвящённые военным вдовам! Я вчера навзрыд наревелась, позволив своей душе слетать в прошлое…Мне, всего лишь листавшей книгу, огнём выжгло всё внутри; а каково было эти тяготы выносить въяве?
Недаром одна из героинь разговоров произносит с мольбою:
«Что бы, как все-ти страны да жили бы в одно сердце!.. Чтобы войны-то этой, проклятой, не ведать боле. Никогда!»
Не померкнет перед моими глазами холст «Корень рода». Кровавой каплей горит на нём пристроенный к фотографии бумажный цветок, словно смертельный след от фашистской пули. А на первом плане – безутешная мать; или вдова, из тех, что были героинями моих очерков.
И блеклая старуха на фоне иконы с картины «Настя и Господь» – она тоже из встреченных мною на земном пути. После войны некого и любить ей было, кроме Всевышнего, и она, наравне с ровесницами, стойко приняла свою долю, а теперь во всей своей незапятнанной святости готова предстать перед высшим судом…
Бабское, почти без мужиков, деревенское застолье по поводу 8 марта, схваченное Джанной, – это тоже из её прошлого.
А к кому и вернулись с фронта мужики, то много ли и нажили…
«Я об Пашеньке никогда на людях не ревлю…Погляжу, как на погосте нет никово – и накричусь, как мне надо…»
«Ой, как я мужика-то любила. А помер, дак рубах его потных до-олго не стирала…Бывало сяду, уткнусь в их и наревлюсь досыта…»
А ведь прежде в этой стороне, как и повсюду на Руси, «народу было, как в Китае», свидетельствуют старожилы.
7.
И что за народ был! Добрейший!
«Она и собаку дёржит. И курицу. И петуха. А за год ни едного яйца не едала… Я говорю: да отсеки ты ей голову! – Жауко, говорит. Больно уж она жальливая…»
Это старушка поведала. А вот мужичок – покуривает и перестраивается на домашние дела, поглядывая на свою собачку:
«Что, Жуча? Соскучилась по хозяину? Пока в Тарноге был?..Обрадела. Теперь не отходит».
И неважно, что не знаем мы, сколько отсутствовал хозяин, – может, на сутки по делам отлучался, а может, месяц в больнице пролежал. Но мелкие, не значительные для посторонних радости житейские то и дело цепляют фломастер художницы, запечатлевая и возвеличивая миг душевной щедрости, открытости, близости к небесам.
Вот уткнулась лицом в свои ладони старушка-невеличка, воркует над ними, и мы догадываемся по тексту, что там …
«Матка-то ваша высидеть вас всех не сумела…Слышу в яйце-то попискиваёт!.. Я и зажалела. На печь положила. Ты и стал появляться..! Ангел ты мой! Рожайся. Рожайся, да никому не поддавайся! А я-то тебя в обиду никому не дам!»
Вот мальчонка молчаливо прижимает к себе и гладит большую птицу; уж он-то явно «отростёлок» от таких вот добрых бабушек.
Как тонко подметила одна из собеседниц, «душа – душе – рада».
Ещё на памяти у стариков то время, когда по рации можно было услышать немыслимую нынче просьбу:
«Пусть от их кто-нибудь приедет на жеребце – у нас кобыла загуляла…А нам к им ехать – недосуг. Мы с ёй молоко возим!»
Забота о живности была нормой в прежней жизни. И потому в нынешней тянулись и тянулись люди к Джанне Таджатовне со своей болью.
«Сердце не терпит, как оне зачнут телёнков по хребтине лопатам охаживать… Телёнок – он ведь тожо человек!»
«Мы Мурку жалиём…Ой, какая кошка была умная, не покастила…Настрадалась она, в глазах – слёзы…Мы уж её до конца додёржали… А сосед – кошка незапонадобилась – к ручью снёс, головой её в воду, каблуком придавил…Зверь зверем…»
Конечно, не проста жизнь деревенская, и многое в ней намешано и напутано. Кто-то дрожит над каждой былинкой, а кто-то относится к смерти без лишних воздыханий, даже если это касается человека.
«В детстве-то я росла худенько! Родители думали, какая подмога? Тятя говаривал: - Умирай, Танька, с красным звоном проводим…А я вот выжила!» – по-детски радуется старуха, точно обманула смерть навсегда.
Мужичка одного жена корила, что он много работает, так он отшучивался:
«Вот смерть придёт – а меня и дома-то нет!..– Не омманул. – Её не омманешь».
Но всё равно обыгрывать эту тему народ не перестанет.
«А мне севодни привиделось во сне, что мне-ка сделали гроб…а короток! Я сказала – я и наплюю на вашу работу. И помирать не буду!»
8.
Однако где ни заведись разговор, всегда найдётся кто-нибудь, кто переведёт стрелку на главное, сказав: «Покалякаем про власть!»
И тут начнётся!
«Когда хорошо-то поживём? – раззадорит художница.
– После меня.
Васюха-то доживёт?
– Должен».
Но не будет в этом ответе большой уверенности, потому что рушить – это быстро, а поднимать из руин…
Ведь всего одно поколение сменилось с тех пор, как старые люди завистливо осматривали округу и говорили:
«Кабы знать, что такая жизнь будёт – назад бы улезла, а топере – родилась!»
И вот сегодня мы стоим перед жутким итогом и ещё более страшным прогнозом:
«Русака-то скоро совсем изживут…Говорят: выживай! А как?»
Да и за счёт кого, если вся молодёжь из деревень поразъехалась? А о мужиках и поминать нечего, по пальцам перечтёшь, да и те – или пьяницы, или калеки. Мечтали вон три старых друга выбраться на поляну, «полюбоваться на природу да писен попеть, чтоб за рекой слыхать было!.. А что-то вот все троё занемогли: Лаврик худо слышит, Пантуш не видит, а мне не дойти…» – констатирует дед, сидящий на фоне своего пиджака с медалями и репродукции с картины «Три богатыря».
Была ещё одна «надёжа» у Руси; Джанна Тутунджан запечатлела её во всех ракурсах, нарядах и настроениях. Это женщина, точнее, Женщина. Та, которая с войны «я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик». Та, которая «коня на скаку остановит».
У художницы она очень часто рядом с конём, который из свадебной повозки перекочевал на скотный двор да там и тащил свою лямку до смерти. И глаза у них, у лошади и бессловесной труженицы-крестьянки, становились очень похожими – одинаково омутными и вопросительными.
Такие они на картине «Конюх», такие и в работе «Последний конь».
А потом старая женщина с вечным заступом в руках и с полным мешком на поле на вопрос о помощнике устало ответит: «Был конь, да весь изъежжон».
И другая подхватит со слезами на глазах:
«Меня ведь было – конём не затоптать! А топере…Как поглядишь – одно сухоё горё…»
Присела неловко на лавку немощная старуха и жалуется тайно плачущей гостье:
«Отемнала я навовсе. Ни беды не вижу. Куда ступить, не разумею. – И добавляет провидчески: – Как Расея бедная…»
9.
Господи, до чего же образна, мудра и многослойна глубинная русская речь! Её бы – на трибуны высокие, чтобы быстрее доходили вечные истины до тех, кто волен расселять их в жизни заново.
И не потому ли, что большинство работ Джанны «говорящие», а молчащие – говорят немо, глазами людскими, красками, – не потому ли нет от её творчества чувства безысходности, не смотря на всю горечь, которая разлита в нём?! Зато есть гордость за достоинство, с которым большинство переносят тяготы, есть восторг от острого ума и острого язычка сельчан. И обуревает такое чувство, будто ты посмотрел необыкновенный документальный фильм, который переселил тебя в северную глубинку и напитал не только морозной свежестью и запахами летних трав, но внедрил и неистребимую веру в неизбежность перемен. Да и разве может быть иначе, когда есть на земле подобные люди?!
Вот надёжный и добрейший человек, «Несущий свой крест» по уходу за немощной матерью. Вот мужик с руками богатыря, томящегося без настоящего дела, – «Сила есть». Вот труженик, не лентяй, не пьяница, а мастер «На все руки». А вот «Человек с одним крылом» – как полетишь?!
И ведь за те годы, что работала Джанна в деревне, родились, оперились новые детишки, которых она смогла увековечить: «Журавлёнок» с режущимися за спиной крыльями, «Соколёныш», запертый в доме с крошечным оконцем и напряжённо ждущий, когда его кликнут, позовут в небо. А свою маму «Берегиню» оплели молодыми стволиками аж трое мальчишек Ежовых, которые жили в Сергиевской по соседству с художницей.
Да и девчоночки какие успели взрасти на этой земле! Разве забудешь «Толковую» или ту, что сидит в жёлтом оперении на картине «Светлая душа»?
Конечно, это они и написали в отзывах на одну из выставок:
«Мы думали, что про деревню уже все в нашей стране забыли. А Вы всему миру напомнили о нас. Когда смотришь на картину «Вольному – воля», понимаешь, что Конь со спутанными ногами – это весь народ, стремящийся к воле. И когда-нибудь люди сумеют вырваться из плена, обрести свободу. И лучшая жизнь наступит и в глухих деревнях».
Милые деточки…Я держу сейчас в руках обжигающую книгу с вашими словами, а за окном у меня покосившиеся дома почти умершей деревни; и плачет за окном капель. Но я с верой шепчу слова Джанны о том, что «уплывут, как бы ничьи, Все мои горести и беды…»
Кто-то из москвичей после столичной выставки так выразил самую суть её: с работ Джанны Тутунджан с надеждой смотрит на сильных мира сего вся Россия «своими родниковыми глазами, не замутнёнными корыстью и злобой».
Но и силы в ней для осознания и изменения ситуации скопились предостаточные. Взгляните на молодую мать, зарисованную художницей двадцать с лишним лет назад, 21 августа 1991 года. Она склонилась над малышом и, кормя его грудью, приговаривает-волхвует:
«Ондрюша, хороший-от мальчик…Вот какая жизнь пошла…Ишь, удумали – танки на людей…Худые дядьки…А ты кушай, ягодка, и рости. Выростёшь большо-ой!..Потом с Витёй, с Васёй, троё, поедете в поле, да и спросите: А кто тут хозяин?!»
И ведь выедут! И ведь спросят!
И от предчувствия этого сердце моё омывается слезами, как берег возле Сергиевской – водами Сухоны…

Коллаж Л.Бесчастной

Джанна Тутунджан родилась в Москве 22 сентября 1931 г. Окончила среднюю художественную школу, а затем Московский художественный институт имени В. И. Сурикова (1959). Училась в мастерской М. М. Черемных и Н. А. Пономарева, избрав для дипломной работы монументальный образ Родины-Матери в технике флорентийской мозаики.

После окончания института в том же 1959 г. уехала на родину мужа, Николая Владимировича Баскакова , и ни разу впоследствии не пожалела об этом. В одной из поездок по области присмотрели они себе деревенский дом на берегу Сухоны, и с этих пор деревня Сергиевская, затерянная в лесах Тарногского района, стала источником тем и образов графического и живописного творчества Тутунджан. Ведь именно здесь, на Вологодской земле, нашла она своих героев, определила для себя главную цель творчества – поведать миру о простых и прекрасных людях, сохраняющих в душах и сердцах своих самые лучшие и светлые качества народного характера. Таких людей встречала она в вологодской глубинке, эти люди окружали ее в Сергиевской.

Постепенно путевые рисунки и этюды обрастали плотью размышлений, превращаясь в обобщенные, философски мудрые картины и портреты. Пожалуй, ни один из вологодских художников так емко и глубоко не изобразил судьбу русского вологодского крестьянства, как это сделала Тутунджан. Ее дар художника-монументалиста и человеческая сердечная чуткость соединились, чтоб через образы деревенских женщин, девочек, старух поведать миру о духовной красоте, мудрости и стойкости народного характера.

Этой теме были посвящены ее «Сергиевские листы» – откровенные и сокровенные рисунки, которыми Тутунджан взволнованно вошла в вологодское искусство. «Про хлеб, про соль», «Сама себе хозяйка» – героини ее графических произведений сродни литературным образам Василия Белова, Александра Романова, Ольги Фокиной, в творчестве которых деревенская тема нашла свое особое выражение. И удивительно, вологодские писатели и поэты – «деревенщики» приняли и поняли ее, москвичку с армянской фамилией, признав в ней родную душу. Главным выразительным достоинством графики Тутунджан стал лаконичный реалистический рисунок. Поданные крупным планом женские лица, изборожденные морщинами, заглядывали в душу зрителя своими умными, все понимающими глазами, как будто искали в них поддержки, а на самом деле просто рассказывали о своей судьбе. Постепенно для расширения сюжетной линии рисунков, их смыслового обогащения Джанна Таджатовна намеренно начала вводить в них текстовое дополнение. Как человек творческий, обладающий к тому же литературными способностями, она использовала «слово» не только как элемент текста, но и как изобразительный элемент. Так появились ее знаменитые диалоги «По правде, по совести», поражающие нас живостью бытовой зарисовки и яркой фольклорной выразительностью своих текстов. Испугавшись их откровенной правдивости и двойной силы воздействия – изобразительной и литературной, чиновники от искусства на одной из выставок вологодской графики в Ленинграде в начале 1980-х гг. настоятельно попросили убрать их из экспозиции.

Когда художнице задают вопрос о том, что ближе ей как творцу: живопись или графика – она отвечает: «Графика – мои корни, живопись – крона». В арсенале большого художника все средства гармонично едины и подчинены одной цели – творчеству. У Тутунджан мы можем говорить о графичности живописных произведений и о наполненности живописными ассоциациями ее графических композиций. Графический элемент выразительного силуэта всегда дополнен символикой живописного цветового пятна. Так, мягкий красный цвет в одном случае символизирует жизнь и тепло домашнего очага («Гори ясно»); в другом, контрастируя с черным, загорается пламенем пожара («Пожар»). И вместе с этим в каждой картине художника подчеркнута живая связь с натурой. Она пишет современных людей и современную жизнь. Практически каждое этапное полотно Тутунджан по глубине замысла и лаконизму выразительной формы – это социальный жанр, где частный мотив перерастает в обобщенный образ-символ. «Незабудки» (1969) и «Гори ясно» (1976), «Пожар»(1991), «Вольному – воля» (1996) и «Берегиня» (2001) – картины одной темы, хотя созданы в разные годы и разделены десятилетиями. Начатый еще в самом начале творческого пути диалог художницы со зрителем о смысле жизни человеческой продолжается и сейчас.

Наверное, самые животрепещущие вопросы современной жизни сосредоточены в «деревенских» работах Тутунджан. Ее любимые героини, пережив войны и революции, не растеряли самого главного – веры и надежды. Именно они, эти крестьянки со сложенными на коленях руками, в окружении старых и новых семейных фотографий, и являются «корнем рода» человеческого, его «надёжей». Ведь не случайно символом возрождения русской деревни, а значит и земли, в картинах Тутунджан является деревенская женщина, окруженная детьми и не боящаяся взять на себя роль «Берегини».

Выразительные средства, которые использует в своих живописных произведениях художница, невольно отсылают нашу память к русской иконописи. «Фресковым» называли многие исследователи язык ее монументальных картин, и сама Тутунджан использует в них притчу как сюжетную канву. Ее деревенские герои сродни средневековым святым и мученикам, только не легендарным, а живущим сегодня на нашей земле. Да и названиями своих картин она «будит» нашу национальную память: «Несущий свой крест», «Матушка царица небесная», «Троица», «Всевидящее око»…

«По правде и по совести» художница ведет диалог со зрителем практически в каждой своей работе. В жанре портрета она обращается к людям хорошо знакомым и любимым, проповедуя и утверждая через них идеал духовной красоты и богатства. Наверное, потому ее портретные образы романтичны и лишены бытовизма, а цвет и изобразительные детали помогают раскрыть главное, что ценит она в их характере: творческий порыв, увлеченность, преданность.

Выставки Джанны Таджатовны обычно собирают самую большую аудиторию. В чем же феномен популярности произведений Тутунджан у публики? Конечно, не только в сюжетной основе ее картин, близкой и понятной людям, живущим в провинции, но и в эстетике их пластического языка, близкого этическим и эстетическим традициям русской народной культуры.

Л.Г. Соснина

Выдающиеся вологжане: Биографические очерки / Ред. совет «Вологодская энциклопедия». – Вологда: ВГПУ, издательство «Русь», 2005. – 568 с.

Плюсануть

Работы известной художницы представлены на новой выставке, открывшейся в Ярославском художественном музее.

Произведения, составившие экспозицию, – часть собрания Вологодской областной картинной галереи. Отраженный в этих работах самобытный северный край стал для Джанны Тутунджан местом, где она нашла и свою тему, и свой стиль в искусстве…

Потомственная москвичка, родом из аристократической семьи, в которой соединились русская и армянская кровь, она уехала вслед за мужем, художником Николаем Баскаковым, на его родину – в Вологодскую область. И навсегда влюбилась в край озер и рек! Край, в котором живут суровые, но надеж­ные и добрые люди, скромные и мудрые, сохраняющие способность радоваться жизни, сколь тяжелой бы она ни была. Здесь, в деревне Сергиевская на берегу Сухоны, был куплен дом, где семья художников прожила всю жизнь.

Деревенские жители стали главными героями произведений Джанны Тутунджан. И несмотря на монументальность полотен – а художнице присущ именно такой стиль в живописи – в каждом портрете видишь что-то очень родное, знакомое, но как будто позабытое с годами. Чем дальше погружаешься в этот мир, тем больше память возвращает тебе собственное прошлое. Вот старенькая женщина в платочке смотрит на облака через окно иллюминатора и восклицает про себя: «Матушка, Царица Небесная!» – наверное, так же много лет тому назад замирала от страха и восхищения твоя бабушка, которая летела к тебе погостить из далекого, отделенного несколькими часовыми поясами, края. А вон в той избе с картины «Корень рода» фотографии родственников на стенах – так раньше было и в домах твоих прадедов, где снимки оформляли в рамы, как картины, а теперь традиция жить вот так, ежедневно всматриваясь в портреты близких, ушла…

Художница говорила: «мир создан прекрасным и грозным», «жизнь ткет свой холст и страдания и радости...». Именно так она и отразила действительность – с ее наполненностью светом и болью, красотой и безобразием, добром и жестокостью. Не сочиняя никакой «святой Руси».

Многие образы Джанна Тутунджан запечатлела в графике, которой занималась на протяжении всего своего творчества. Порой делала легкие наброски с едва намеченными контурами лиц, порой довольно подробно прорисовывала каждую деталь. Постепенно сформировался тип ее рисунка одной широкой линией, силуэтом выде­лявшей фигуру на листе.

Графика представлена на выставке только в цифровом виде, к сожалению. Но обаяние рисунков пробивается даже через экран монитора – с этими удивительно красивыми лицами, с пронзительными высказываниями персонажей, с трогательным юмором порой («Чево хорошево – дак пома лу, а плохово – дак с ле шево!»). Монологи и беседы изобра­жаемых ею людей Тутунджан стала записывать прямо на рисунках, начав работу над большой графической серией диалогов «По правде, по совести». В этом цикле художнице удалось не просто зафиксировать манеру речи, говор, характерные словечки своих любимых героев. Соединив в одном пространстве графику и слово, Джанна Тутунджан отразила особый взгляд, особую философию людей, которые живут с каким-то глубинным пониманием смыслов, с очень простым и мудрым отношением к миру.