«Тройка»

Описание картины «Тройка» В. Перова

Что в отечественном понимании ассоциируется с «тройкой»? Скорее всего, народные песни о тройке резвых коней, былины о трех богатырях или лихой тройке добрых молодцев. Картина «Тройка» В. Перова переворачивает все мыслимые и немыслимые стереотипы этого слова. «Ученики-мастеровые везут воду» - вот скупая ремарка самого художника, которая заставляет каждого человека содрогнуться от одной мысли о том, что кто-то может использовать детский труд. А тогда, во времена Перова, запряженные в сани мальчики и девочка, которые тащат огромную обледеневшую бочку, были такой же нормой, как дети их возраста, в наше время играющие в песочнице.

1866 год для России был сложным и трагичным. Прошло шесть лет после отмены крепостного права, а этот факт дал людям свободу лишь формально. По сути, они были свободными лишь на бумаге, а не в действительности. Многие думали о том, как прокормить семью и просто выжить в повальной нищете. Деятели искусства, между тем, как могли, старались донести тему народного страдания небезразличным к судьбе других. Самой главной была идея эксплуатации несовершеннолетних, ведь, согласно статистике того времени, детская смертность была просто запредельной.

Перов любил тематику детства, причем он писал не отпрысков дворян и мещан, а детей бедных сословий, которые в то время работали «учениками». Зверское обращение, каторжное детство – вот что старался показать художник.

Морозное утро только наступило, город еще спит в сером тумане, а по заснеженной улице трое детей везут, даже тащат огромную бочку. Их не поленились поднять и отправить за водой. Измученные, уставшие лица, одежда, которая давно превратилась в лохмотья, еще больше отражает несправедливость жизни того времени. Промозглый ветер раздувает ветхую одежду детей, а мальчик с левой стороны, кажется, вот-вот упадет от его порывов. Вода, которая выливается из бочки, превращается в сосульки и попадает на «учеников». Вот откуда самая распространенная причина смертности среди детей – чахотка – от холода, влаги и мороза.

Есть еще в мире «Тройки» справедливость – какой-то человек помогает им, толкая бочку, а собачонка, бегущая рядом, словно хочет оказать им поддержку.

Посмотрите на цветовую палитру полотна – тут нет ни одного яркого оттенка, лишь мрачные серо-коричневые тени, даже снег мышиного цвета, а пустынная улица, покрытая льдом, только нагнетает обстановку. Такая же у детей и жизнь – серая и безысходная. Что может быть хуже того, когда труд ребенка приравнивается к службе лошадей? Пожалуй, только детская смертность в результате такой работы, ведь ни о каких «Конвенциях о правах ребенка» или о социальных службах в то время не было и речи. Поколению, которое должно идти в будущее, оставалась только безысходность бытия и жалость окружающих.

Такая обреченность вполне реальна не только для отражения на картине, а и для ее истории. Детей-натурщиков художник так и не нашел, пока случай не свел его с мальчиком Васей, изображенном посередине группы. Он умер через несколько лет после того, как была написана картина. Его мама продала все и отправилась к Перову просить полотно, чтобы «смотреть на Васеньку». В то время оно уже стало собственностью Третьякова, но художник нарисовал ребенка по памяти и подарил картину убитой горем женщине.

Обращаясь к фигурам «Тройки», стоит сказать, что на Васе как раз лежит самая главная смысловая нагрузка, остальные дети лишь дополняют его. Он – не только самый старший, но и лидер, который не дат себе повода показать, что устал. Для младших товарищей он должен быть примером, так что превозмогая боль и холод, мальчик тащит бочку. Он поднял голову и устремил ее в даль – типичный жест человека, который несет непосильную тяжесть. Поражает взгляд этого ребенка – в нем странно сочетаются безысходность и вера в лучшее, которые, по сути, не могут существовать вместе.

Единственная в упряжке девочка невольно заставляет задуматься о ее будущем. Сможет ли эта «тягловая сила» в дальнейшем прожить жизнь и стать любимой женой и матерью? Да и сможет ли эта девчушка в распахнутом тулупчике и застиранной юбке вообще стать матерью, выполняя нечеловеческую работу? Глаза ее полузакрыты, но в них выражается столько боли и муки, что она кажется хрупкой и невесомой. Тяжелые ботинки, грубые и мужские, не дают малышке упасть под порывами ветра.

Самый младший ребенок – это крайний мальчик слева. У него больше нет сил, он запрокинул голову с тонкой бледной шеей и закатил глаза. Этот ребенок уже не живой, хоть и пытается тащить повозку.

У этих ребят никогда не было детства, они даже не знают, что это такое. Глаза их уже потеряли способность смотреть на мир с удивлением и радостью, а одежда, больше на несколько размеров, дает понять, что они останутся в числе тех миллионов детей, которые так и не смогут выбраться из нищеты.

Окружающий «тройку» пейзаж трудно назвать унылым – он просто безысходен. Пустынная улица с монастырской стеной, закутанный в шубу мужчина, который помогает детям изображены нечеткими и туманными мазками. Это словно подчеркивает сознание детей, где закрепилась лишь бочка, которую нужно дотащить, причем ценой собственной жизни.

Собака, которая бежит рядом с ними – не просто спутник или товарищ по играм. Он скалиться на сумеречное утро, холод и скользкий снег, словно старается защитить детей от всех лишений и трудностей. Пес словно охраняет «Тройку» от всемирного зла, но это ему практически не по силам.

Самые мрачные, самые невыразительные краски полотна лишь акцентируют летящие черные птицы на заднем плане. Почему-то они напоминают ворон и вызывают не самые лучшие ассоциации.

Раскиданные ветви, обледеневшие сани, грязный снег, замученные дети – вот только часть деталей, которые придают картине обреченность и безысходность. «Тройку» В. Перова сложно назвать произведением искусства, достойным Третьяковки. Оно, словно документ того времени, рассказывает о эксплуатации детей теми, кто должен их защищать: оно нагоняет страх от того, сколько потерянных и растоптанных судеб остались после отмены крепостного права.

Тройка - Перов. 1866. Холст, масло. 123,5х167,5

Самая узнаваема, трагичная, эмоциональная и овеянная легендами работа великого художника вот уже более полутора веков захватывает публику, заставляя ее сопереживать и сочувствовать героям работы.

По пустынно и зловеще мрачной улице, заметаемой ледяной метелью, трое детей везут огромный чан с водой, покрытый рогожей. Вода, выплескиваясь из чана, мгновенно замерзает, превращаясь в сосульки. Так автор обозначает зимнюю стужу, что делает работу еще драматичней.

Три детские фигуры, разные, но одинаково изможденные запряжены в повозку подобно тройке лошадей. Прямо к зрителю обращено лицо единственной в упряжке девочки. Распахнувшийся тулупчик открывает старую, застиранную юбку. Глаза полузакрыты, на лице напряжение и невыразимая мука. Волосу ее треплет холодный ветер, а тяжелые и не по возрасту большие ботинки еще больше подчеркивают хрупкость девчоночьей фигурки.

Крайний слева мальчик, судя по всему самый младший из троицы. Тяжелый труд, кажется, практически полностью лишил его сил. Рука безвольно висит, напряжение читается во всем теле, а тонкая бледная детская шея и взгляд, полный отчаяния и безысходности, довершает трагическую картину.

Как известно, мастер долгое время не мог найти себе модель для центральной фигуры "тройки". Это самый старший из детей, изображенных на картине. По сюжету работы именно центральная фигура несет на себе главную часть драматургии работы. Как старший в упряжке, мальчик пытается играть роль лидера. Он, превозмогая боль и холод, не показывает своей усталости. Весь устремленный вперед, он самим своим видом дает силы ослабевшим товарищам.

Недетские глаза троицы страдальцев, их одежда с чужого плеча, непосильный труд - мастер призывает зрителя ужаснуться положением детей, призывает к милосердию.

Особое внимание стоит обратить на окружающий пейзаж. Пустынная улица, монастырская стена (это легко определить по части ворот с образом над ними), две человеческие фигуры - кутающийся в шубу от холода мужчина, подталкивающий сзади бочку с водой человек. Автор не показывает нам лиц взрослых людей. Они словно и не присутствуют в картине, становятся только частью пейзажа.

Совсем невесел пес, бегущий рядом. Оскалившись на холод, тьму и сумерки, он сопровождает своих хозяев, перенося все лишения и трудности вместе с ними.

Серое, мрачное небо оживляют несколько летящих птиц, также страдающих от морозов.

Серый, грязный снег под ногами, разбросанный хворост, обледеневшие сани. Все перечисленное усиливает впечатление от картины, наполняя ее атмосферой безысходности, страдания и обреченности.

Работа стала мощным и громким обличением, протестом против использования детского труда, безжалостного отношения к детям.

Картина Тройка. ярко отражает те жуткие времена, когда труд детей считался обыденным явлением. Холод и голод вынуждал этих детей работать за гроши, чтобы прокормить себя и семью. Уставшие от непомерной тяжелой ноши дети тянут большую бочку наполненную водой из реки, их путь пролегает вдоль унылой монастырской стены. Какой то прохожий, увидев детей за такой непосильной работой, решил помочь толкая сзади тяжелую поклажу.

Перов написал картину Тройка в сумеречных коричнево-серых тонах, как бы показывая зрителю всю серость и низость того бездушного времени, сравнивая детей с тройкой запряженных лошадей, труд которых безжалостно используют богатые и сытые люди. Картина Перова Тройка была задумана художником, чтобы раскрыть людям глаза на реальную действительность, помогающую сострадать и искоренять человеческое бездушие.

На этапах создания картины, как не редко бывает Перов столкнулся с проблемой подбора одного натурщика, а если точнее ее центрального персонажа, самого старшего мальчика в этой тройке. Живописец уже и с ног сбился в поисках подходящей модели, и вот благодаря случаю, как то раз, прогуливаясь по улице он примечает крестьянского мальчишку по всем характерным данным подходящего для задуманного сюжета, мальчик был не один а с его мамой. После мимолетного знакомства живописец узнал, что мальчишку зовут Васей, вдохновленный находкой Перов попытался убедить женщину для позирования сына в его картине, пообещав ей небольшое вознаграждение, недолго думая женщина согласилась.

Как известно крестьянка была вдовой и недавно она похоронила возможно по болезни других ее детишек и Вася для нее был последней надеждой в этой не простой жизни, ради которого она и жила. Когда в 1866 году произведение было закончено и выставлено на всеобщее обозрение, картину заинтересовался купить известный Меценат Павел Третьяков.

Все бы ничего, но через ряд лет к Перову пришла крестьянская женщина, в которой художник не сразу узнал мать Васи. Она рассказала живописцу о ее горе, то было год назад после тяжелой болезни умер ее Васенька. Его образ по ее мнению остался только на той картине, которую тогда писал Перов и она за последние свои небольшие крестьянские сбережения просила и умоляла мастера продать ей это полотно с образом ее сына. Художник с огромным сожалением смотрел на женщину и попытался ей объяснить, что его работа уже куплена и находится в Галерее у Павла Третьякова. Недолго думая Перов решил проводить бедную крестьянку в галерею, увидев картину женщина в слезах упала на колени и долго молилась и рыдала. Вся эта сцена произвела на художника большое сожаление и он твердо решил написать портрет ее сына и в последствии подарил его ей.

Сегодня картина Тройка находится в Третьяковке, в Москве, Размер холста 123,5 на 167,5 см

Кто из нас не помнит знаменитую «Тройку» Перова: трое уставших и замёрзших детей тащат по зимней улице сани с бочкой, полной воды. Сзади повозку толкает взрослый мужчина. Ледяной ветер дует в лицо детям. Повозку сопровождает собака, бегущая справа перед детьми…

«Тройка» — одна из самых известных и выдающихся картин Василия Перова, повествующая о трудностях крестьянской жизни. Написана была в 1866 году. Её полное название — «Тройка. Ученики мастеровые везут воду».

«Учениками» так раньше называли деревенских детишек, пригнанных в крупные города на «промысел». Детский труд во всю эксплуатировался на фабриках, в мастерских, в магазинах и лавках. Не трудно представить судьбу этих детей.

Из воспоминаний мальчика-ученика:

«Нас заставляли таскать ящики весом три-четыре пуда из подвала на третий этаж. Мы носили ящики на спине с помощью веревочных лямок. Поднимаясь по винтовой лестнице, мы часто падали и разбивались. А тут еще хозяин подбегал к упавшему, хватал за волосы и стучал его головой о чугунную лестницу. Все мы, тринадцать мальчиков, жили в одной комнате с толстыми железными решетками на окнах. Спали на нарах. Кроме набитого соломой тюфяка, никакой постели не было.

После работы мы снимали платье и сапоги, облачались в грязные халаты, которые подпоясывали веревкой, а на ноги надевали опорки. Но отдыхать нам не давали. Мы должны были колоть дрова, топить печи, ставить самовары, бегать в булочную, в мясную лавку, в трактир за чаем и водкой, возить снег с мостовой. По праздникам нас посылали еще петь в церковном хоре. Утром и вечером мы ходили с огромным ушатом к бассейну за водой и привозили всякий раз по десять ушатов…»

Так жили и дети, изображенные на картине Перова. К слову, к моменту написания «Тройки» детям также было посвящено множество других картин художника - например, «Дети-сироты» (1864), «Проводы покойника» (1865), «Мальчик у мастеровой» (1865).

Проводы покойника, 1865. Государственная Третьяковская галерея, Москва «Мальчик-мастеровой, засмотревшийся на попугая», 1865. Ульяновский художественный музей

Проблеме детского труда художник уделял особое внимание и после написания «Тройки». Все сюжеты были взяты из жизни и каждая последующая картина вызывала у зрителя чувство глубокого сострадания и сопереживания. Тем не менее, «особенным полотном» стала именно «Тройка». Отчасти это связано с сопровождающей картину историей, наполненной душевными муками, переживаниями и болью. Этой историей однажды поделится сам автор, в коротком рассказе «Тетушка Марья». Надо признать, что Василий Григорьевич был не только выдающимся художником, но и талантливым, интересным рассказчиком. Благодаря этому рассказу картина попала в топы самых обсуждаемых шедевров русского искусства на выставке «Тайны старых картин» в 2016 году, в Государственной Третьяковской галерее.

История рассказывает нам о трагичной судьбе мальчика — главного, центрального персонажа картины. Итак, рассказ «Тетушка Марья», автор Василий Перов:

«Несколько лет тому назад я писал картину, в которой мне хотелось представить типичного мальчика. Долго я его отыскивал, но, несмотря на все поиски, задуманный мною тип не попадался.

Однако раз весной, это было в конце апреля, в великолепный солнечный день я как-то бродил близ Тверской заставы, и навстречу мне стали попадаться фабричные и разные мастеровые, возвращающиеся из деревень, после Пасхи, на свои тяжелые летние работы; тут же проходили целые группы богомольцев, преимущественно крестьянок, шедших на поклонение преподобному Сергию и московским чудотворцам; а у самой заставы, в опустелом сторожевом доме с заколоченными окнами, на полуразвалившемся крыльце я увидел большую толпу усталых пешеходов.

Иные из них сидели и пережевывали какое-то подобие хлеба; другие, сладко заснув, разметались под теплыми лучами блестящего солнышка. Картина была привлекательная! Я стал вглядываться в ее подробности и в стороне заметил старушку с мальчиком. Старушка что-то покупала у вертлявого разносчика.

Подойдя ближе к мальчику, я невольно был поражен тем типом, который так долго отыскивал. Я сейчас же завел со старушкой и с ним разговор и спросил их между прочим: откуда и куда они идут? Старушка не замедлила объяснить, что они из Рязанской губернии, были в Новом Иерусалиме, а теперь пробираются к Троице-Сергию и хотели бы переночевать в Москве, да не знают, где приютиться. Я вызвался показать им место для ночлега. Мы пошли вместе.

Старушка шла медленно, немного прихрамывая. Ее смиренная фигура с котомкой на плечах и с головой, обернутой во что-то белое, была очень симпатична. Все ее внимание было обращено на мальчика, который беспрестанно останавливался и смотрел на все попадающееся с большим любопытством; старушка же, видимо, боялась, чтобы он не затерялся.

Я между тем обдумывал, как бы начать с ней объяснение по поводу моего намерения написать ее спутника. Не придумав ничего лучшего, я начал с того, что предложил ей денег. Старушка пришла в недоумение и не решалась их брать. Тогда уже, по необходимости, я сразу высказал ей, что мальчик мне очень нравится и мне бы хотелось написать с него портрет. Она еще более была удивлена и даже как будто оробела.

Я стал объяснять мое желание, стараясь говорить как можно проще и понятнее. Но как я ни ухитрялся, как ни разъяснял, старушка почти ничего не понимала, а только все более и более недоверчиво на меня посматривала. Я решился тогда на последнее средство и начал уговаривать пойти со мною. На это последнее старушка согласилась. Придя в мастерскую, я показал им начатую картину и объяснил в чем дело.

Она, кажется, поняла, но тем не менее упорно отказывалась от моего предложения, ссылаясь на то, что им некогда, что это великий грех, да, кроме того, она еще слыхала, что от этого не только чахнут люди, но даже умирают. Я по возможности старался уверить ее, что это неправда, что это просто сказки, и в доказательство своих слов привел то, что и цари, и архиереи позволяют писать с себя портреты, а св. евангелист Лука был сам живописец, что есть много людей в Москве, с которых написаны портреты, но они не чахнут и не умирают от этого.

Старушка колебалась. Я привел ей еще несколько примеров и предложил ей хорошую плату. Она подумала, подумала и, наконец, к моей великой радости, согласилась позволить снять портрет с ее сына, как оказалось впоследствии, двенадцатилетнего Васи. Сеанс начался немедленно. Старушка поместилась тут же, неподалеку, и беспрестанно приходила и охорашивала своего сына, то поправляя ему волосы, то одергивая рубашку: словом, мешала ужасно. Я попросил ее не трогать и не подходить к нему, объясняя, что это замедляет мою работу.

Она уселась смирно и начала рассказывать о своем житье-бытье, все посматривая с любовью на своего милого Васю. Из ее рассказа можно было заметить, что она вовсе не так стара, как мне казалось с первого взгляда; лет ей было немного, но трудовая жизнь и горе состарили ее прежде времени, а слезы потушили ее маленькие кроткие и ласковые глазки.

Сеанс продолжался. Тетушка Марья, так ее звали, все рассказывала о своих тяжелых трудах и безвременье; о болезнях и голоде, посылаемых им за их великие прегрешения; о том, как схоронила своего мужа и детей и осталась с одним утешением - сынком Васенькой. И с той поры, уже несколько лет, ежегодно ходит на поклонение великим угодникам Божиим, а нынешний раз взяла с собой в первый раз и Васю.

Много рассказывала она занимательного, хотя и не нового, - о своем горьком вдовстве и бедности крестьянской. Сеанс был кончен. Она обещала прийти на другой день и сдержала свое обещание. Я продолжал мою работу. Мальчик сидел хорошо, а тетушка Марья опять много говорила. Но потом начала позевывать и крестить свой рот, а наконец, и совсем задремала. Тишина настала невозмутимая, продолжавшаяся около часу.

Марья спала крепко и даже похрапывала. Но вдруг она проснулась и стала как-то беспокойно суетиться, ежеминутно спрашивая меня, долго ли я еще их продержу, что им пора, что они опоздают, время-де далеко за полдень и нужно бы давно им быть в дороге. Поспешив окончить голову, я поблагодарил их за труд, рассчитался с ними и проводил их. Так мы и расстались, довольные друг другом.

Прошло около четырех лет. Я забыл и старушку и мальчика. Картина давно была продана и висела на стене известной в настоящее время галереи г. Третьякова. Раз в конце Страстной недели, возвратившись домой, я узнал, что у меня была два раза какая-то деревенская старуха, долго дожидалась и, не дождавшись, хотела прийти завтра. На другой день, только что я проснулся, мне сказали, что старуха здесь и ждет меня.

Я вышел и увидал перед собою маленькую, сгорбленную старушку с большой белой головной повязкой, из-под которой выглядывало маленькое личико, изрезанное мельчайшими морщинками; тонкие губы ее были сухи и как бы завернулись внутрь рта; маленькие глазки глядели грустно. Лицо ее было мне знакомо: я видел его много раз, видел и на картинах великих живописцев и в жизни.

Это была не простая деревенская старушка, каких мы встречаем так много, нет - это было типичное олицетворение беспредельной любви и тихой печали; в нем было что-то среднее между идеальными старушками в картинах Рафаэля и нашими добрыми старыми нянями, которых теперь уже нет на свете, да и вряд ли когда-либо будут им подобные.

Она стояла, опираясь на длинную палочку, со спирально вырезанной корой; ее нагольный полушубок был опоясан какою-то тесьмой; веревка от котомки, закинутой на спину, стянула воротник ее полушубка и оголила исхудалую, морщинистую шею; ее неестественной величины лапти были покрыты грязью; все это ветхое, не раз чиненное платье имело какой-то печальный вид, и что-то пришибленное, страдальческое проглядывало во всей ее фигуре. Я спросил, что ей нужно.

Она долго беззвучно шевелила губами, бесцельно суетилась и, наконец, вытащив из кузова яйца, завязанные в платочек, подала их мне, прося убедительно принять подарок и не отказать ей в ее великой просьбе. Тут она сказала мне, что знает меня давно, что года три назад она была у меня и я списывал ее сына, и, насколько умела, даже объяснила, какую я писал картину. Я вспомнил старушку, хотя и трудно было узнать ее: так она постарела в это время!

Я спросил ее, что привело ее ко мне? И только я успел произнести этот вопрос, как мгновенно все лицо старушки как будто всколыхнулось, пришло в движение: нос ее нервно задергался, губы задрожали, маленькие глазки часто-часто заморгали и вдруг остановились. Она начала какую-то фразу, долго и неразборчиво произносила одно и то же слово и, видимо, не имела сил досказать этого слова до конца. «Батюшка, сынок-то мой», - начала она чуть ли не в десятый раз, а слезы текли обильно и не давали ей говорить.

Они текли и крупными каплями быстро скатывались по ее морщинистому лицу. Я подал ей воды. Она отказалась. Предложил ей сесть - она осталась на ногах и все плакала, утираясь мохнатою полою своего заскорузлого полушубка. Наконец, наплакавшись и немного успокоившись, она объяснила мне, что сынок ее, Васенька, прошлый год заболел оспою и умер. Она рассказала мне со всеми подробностями о его тяжелой болезни и страдальческой кончине, о том, как опустили его во сыру землю, а с ним зарыли и все ее утехи и радости. Она не винила меня в его смерти, - нет, на то воля Божия, но мне казалось самому, как будто в ее горе отчасти и я виновник.

Я заметил, что она так же думала, хотя и не говорила. И вот, похоронивши свое дорогое дитя, распродавши весь свой скарб и проработавши зиму, она скопила деньжонок и пришла ко мне с тем, чтобы купить картину, где был списан ее сынок. Она убедительно просила не отказать ей в ее просьбе. Дрожащими руками развязала она платок, где были завернуты ее сиротские деньги, и предложила их мне. Я объяснил ей, что картина теперь не моя и что купить ее нельзя. Она опечалилась и начала просить, нельзя ли ей хоть посмотреть на нее.

Я ее обрадовал, сказавши, что посмотреть она может, и назначил ей на другой день отправиться со мной; но она отказалась, говоря, что уже дала обещание Страстную субботу, а также и первый день Светлого праздника пробыть у св. угодника Сергия, и, если можно, то придет на другой день Пасхи. В назначенный день она пришла очень рано и все торопила меня идти скорее, чтобы не опоздать. Часов около девяти мы отправились к г. Третьякову. Там я велел ей подождать, сам пошел к хозяину, чтобы объяснить ему в чем дело, и, разумеется, немедленно получил от него позволение показать картину. Мы пошли по богато убранным комнатам, увешанным картинами, но она ни на что не обращала внимания.

Придя в ту комнату, где висела картина, которую старушка так убедительно просила продать, я предоставил ей самой найти эту картину. Признаюсь, я подумал, что она долго будет искать, а быть может, и совсем не найдет дорогие ей черты; тем более это можно было предположить, что картин в этой комнате было очень много.

Но я ошибся. Она обвела комнату своим кротким взглядом и стремительно пошла к той картине, где действительно был изображен ее милый Вася. Приблизившись к картине, она остановилась, посмотрела на нее и, всплеснув руками, как-то неестественно вскрикнула:

«Батюшка ты мой! Родной ты мой, вот и зубик-то твой выбитый!»

«Тройка». Ученики мастеровые везут воду, 1866. Государственная Третьяковская галерея, Москва

– и с этими словами, как трава, подрезанная взмахом косца, повалилась на пол. Предупредивши человека, чтобы он оставил в покое старушку, я пошел наверх к хозяину и, пробывши там около часу, вернулся вниз посмотреть, что там происходит.

Следующая сцена представилась моим глазам: человек, с влажными глазами, прислонившийся к стене, показал мне на старушку и быстро вышел, а старушка стояла на коленях и молилась на картину. Она молилась горячо и сосредоточенно на изображение ее дорогого и незабвенного сына. Ни мой приход, ни шаги ушедшего слуги не развлекли ее внимания; она ничего не слыхала, забыла обо всем окружающем и только видела перед собой то, чем было полно ее разбитое сердце. Я остановился, не смея помешать ее святой молитве, и, когда мне показалось, что она кончила, подошел к ней и спросил: нагляделась ли она на своего сына?

Старушка медленно подняла на меня свои кроткие глаза, и в них было что-то неземное. Они блестели каким-то восторгом матери при нечаянной встрече своего возлюбленного и погибшего сына. Она вопросительно остановила на мне свой взгляд, и было ясно, что она меня или не поняла, или не слыхала. Я повторил вопрос, а она тихо прошептала в ответ: «Нельзя ли к нему приложиться», - и показала рукой на изображение. Я объяснил, что этого нельзя, по наклонному положению картины.

Тогда она стала просить позволить ей еще насмотреться в последний раз в ее жизни на ее милого Васеньку. Я ушел и, возвратившись с хозяином г. Третьяковым часа через полтора, увидел ее, как и в первый раз, все в том же положении, на коленях перед картиной. Она нас заметила, и тяжелый вздох, более похожий на стон, вырвался из ее груди. Перекрестившись и поклонившись еще несколько раз до земли, она проговорила:

«Прости, мое дорогое дитя, прости, мой милый Васенька!» - встала и, обернувшись к нам, начала благодарить г. Третьякова и меня, кланяясь в ноги. Г. Третьяков дал ей несколько денег. Она взяла и положила их в карман своего полушубка. Мне казалось, что она это сделала бессознательно.

Я, со своей стороны, обещал написать портрет ее сына и прислать ей в деревню, для чего взял ее адрес. Она опять повалилась в ноги - немало было труда остановить ее от изъявления такой искренней благодарности; но, наконец, она как-то успокоилась и распрощалась. Сходя со двора, она все крестилась и, оборачиваясь, кому-то низко кланялась. Я также простился с г. Третьяковым и пошел домой.

На улице, обгоняя старушку, я посмотрел еще раз на нее: она шла тихо и казалась утомленной; голова ее была опущена на грудь; по временам она разводила руками и о чем-то сама с собой разговаривала. Через год я исполнил свое обещание и послал ей портрет ее сына, украсивши его вызолоченною рамкою, а спустя несколько месяцев получил от нее письмо, где она мне сообщала, что «лик Васеньки повесила к образам и молит Бога о его успокоении и моем здравии».

Все письмо от начала до конца состояло из благодарностей. Вот прошло добрых пять или шесть лет, а и доныне нередко передо мной проносится образ маленькой старушки с ее маленьким личиком, изрезанным морщинками, с тряпицею на голове и с заскорузлыми руками, но великой душой. И эта простая русская женщина в ее убогом наряде становится высоким типом и идеалом материнской любви и смирения.

Жива ли ты теперь, моя горемычная? Если да, то посылаю тебе мой сердечный привет. А быть может, давно уже она покоится на своем мирном сельском кладбище, испещренном летом цветами, а зимой покрытом непроходимыми сугробами, – рядом со своим возлюбленным сынком Васенькой.

Проблема детского рабства и труда — это проблема не одного города или одной конкретной страны, или эпохи — каторжный детский труд был повсеместен, также как и безысходность, нищета, голод и холод крестьян и бедняков.

В нашем современном цивилизованном мире эта социальная проблема, казалось бы, решена, но это лишь на первый взгляд.

Детская работорговля и использование детского труда никуда не исчезли, а по данным Международной организации труда дети-рабы и вовсе являются бизнесом №3 после торговли оружием и наркотиками. Детский труд особо распространен в Азии - там незаконно эксплуатируется более 153 миллионов детей; в Африке - более 80 миллионов и более 17 миллионов - в Латинской Америке…

Нашли ошибку? Выделите ее и нажмите левый Ctrl+Enter .

На уроке мы познакомились с художником Перовым. До этого я видел несколько его работ, посещая выставки, но такую трагичную и грустную картину, как Тройка, я вижу впервые. Она затронула все струны моей души. Что самое ужасное, это не выдумка. Раньше действительно было трудное время, вокруг голод, бедность, нужда, заставляющая работать наравне со взрослыми даже детей.

История создания картины

Если обратится к истории создания картины Тройка, то Перов написал ее в 1866 году. Автор долго искал мальчика, с которого можно было нарисовать центрального персонажа, и нашел. Кстати, у Тройки было и второе название — Ученики мастеровые везут воду. Когда во второй раз Перову удалось встретить мать мальчика, то от нее художник узнает, что герой его картины умер. Это не удивительно, ведь в то страшное время мало кому удавалось выживать. Дети, работая мастеровыми, не выдерживали нагрузок, болели и умирали. Картина Перова стала одной из самых известных, и заняла свое место в Третьяковской галерее.

Описание картины Перова Тройка

Когда мы смотрим на фото картины Перова Тройка, то мысленно попадаем в прошлое, в один из холодных и морозных дней. На дороге снег, на землю опустился туман, многие еще спят, так как улица пуста и только трое детей нарушают тишину. Несмотря на то, что день только начался, они уже успели устать и эту усталость мы можем прочитать в их глазах. Они замерзли, ведь их одежда давно уже не греет, превратившись в лохмотья. Детей трое, они запряжены в самодельную упряжку, и тянут огромную бочку с водой. Хоть и пытается облегчить участь детей взрослый мужчина, который сзади подталкивает телегу, от этого легче не становится. Труд их тяжелый, мальчик слева еле плетется и готов упасть. Но выхода нет, это их работа и возможность жить дальше, получая еду от хозяина. С детьми бежит собака, и хотя ее художник изобразил игривой, от этого радости в картине не прибавляется. Грусти добавляют и темные краски, что использует Перов. Все свидетельствует об одном, дети обречены и вряд ли у них есть будущее.