В защиту обучающей теории научной рациональности Рациональность и иррациональность науки никогда не являются только вопросом настоящего или прошлого, они также и, вопрос возможного будущего. Мы можем учиться на своих ошибках - а значит, всегда возможна и другая наука.

Ю.Н. Давыдов. «Картины мира» и типы рациональности (Новые подходы к изучению социологического наследия Макса Вебера)Начиная примерно с середины 70-х годов на Западе, и в первую очередь в ФРГ, наблюдается резкое нарастание интереса к М. Веберу, отмеченное выходом ряда

Углубление материализма и движение к коммунизму: исторические типы общества Внутренняя динамика «Рукописи 1843 года»«Рукопись 1843 года» представляет собой многогранное и определенным образом развивающееся целое. С самого начала противопоставляя гегелевскому идеализму

2.2. Деконструкция рациональности права Ситуация в эпистемологии (науковедении) в конце XX - начале XXI века многими авторитетными философами, мыслителями квалифицируется как кризисная. Классическая наука, ее гносеологические основания, оказались поставленными под

Волгоградская Академия Государственной Службы

Реферат

Наука и рациональность.

Типы рациональности

Подготовила студ. гр.ЮВ-403

Пенкина Н.В.

Проверила преп. Шевякова Е.В.

Волгоград

1998 год

Известная неопределенность, неоднозначность понятия рациональности требует согласованности как в отношении понятия рациональности, так и в отношении существа самой проблемы.

Рациональность (в предельно широком ее понимании) в практической и духовной деятельности людей не имеет достаточно отчетливых границ, охватывая как целеполагание, проект, так и совокупность избираемых шагов, позволяющих в конечном счете достичь поставленной цели.

Рождение феномена рациональности связывается с коренным реформированием европейской философии в Новое время, выразившимся в ее сциентизации и методологизации. Пионером этой реформы принято считать Декарта, пробудившего человеческий разум освободиться и от оков мистики и откровения, и от рассудочной ограниченности схоластики.

Цель идеологов рационализации философии и человеческой культуры в целом состояла в утверждении науки (прежде всего математики) в качестве безоговорочного и единственного лидера. Вера и авторитет (Библии и Аристотеля) должны были уступить место критической рефлексии , точному расчету и идеологической непредвзятости. Культ «естественного света разума», несущего в себе не только критический, но и конструктивный заряд, получил впоследствии наименование «классической» или собственно философской рациональности.

Между тем многие философы прошлого и настоящего времени указывают на неправомерность отождествления философской рациональности с рациональностью научной с ее критериями логичности, дискурсивности, системности и т.п. Особая опасность содержится в «очищении» философской рациональности от нравственного контекста как не имеющего отношение к установлению объективной истины. Постклассическая философия XIX века предприняла попытку раздвинуть узко-рассудочные границы сциентизированной философии и повернуть ее лицом к социально-гуманистическим ценностям, идущим еще из античности.

Подлинно рациональный, действительно разумный путь человеческого развития – это не только глубоко продуманный и рассчитанно сбалансированный, но прежде всего нравственный путь, при котором долг, альтруизм, милосердие и прочие архаичные и, строго говоря, нерациональные факторы не вытесняются, где знание не подавляет совести. Формально истина доступна всякому здравствующему, но воистину истине, по словам Сократа, причастен лишь тот, кто способен употребить свой разум на благо всего человеческого рода. Всякое рафинирование рациональности (культ «чистой» науки) есть, в сущности, противоестественное выхолащивание духовного мира человека. Это не только антигуманно, но и неразумно, ибо человеческая разумность состоит, кроме всего прочего, в том, чтобы понимать, принимать и ценить то, что лежит за ее пределами и что, в конечном счете, определяет условия ее собственного существования и функционирования.

Знание (в том числе и научное) не складывается и не развивается в рамках узко понимаемых рациональных критериев в обход неформализованных, внерациональных духовных реалий. Сциентистская концепция рациональности при всей своей привлекательности и ясности целей так и не смогла окончательно избавить философское и научное мышление от того нерационального шлейфа, который всегда тянется за ними.

Современная философская мысль все более склоняется к убеждению в многообразии форм рациональности, их исторической обусловленности, определяемой в значительной мере личностью мыслителя и особенностью эпохи. Проблема «разных» рациональностей не только реальна, но и весьма актуальна.

Вместе с тем заслуживает внимания и концепция единства рациональности, понимаемая, однако, как диалектическое единство многообразных проявлений разума. Рациональность научная, философская, религиозная и т.д. – не альтернативы, но грани единого и многоликого человеческого разума. Все дело в акцентах, приоритетах: научных, нравственных, художественных и т.д., сменяющих (но не отменяющих) друг друга в силу объективных условий исторического и логического развития человеческой культуры. Выявляя специфику этих особенностей рациональности, используют понятия «форма» или «тип» рациональности, тем более что сама рациональность имеет целый ряд критериев, ни один из которых не обладает абсолютной значимостью. Ценностный критерий рациональности не менее актуален, чем, скажем, критерий логический.

Вопрос об истоках рационализма (рациональности) – в известной мере вопрос об истоках самой философии.

При всей насыщенности мифологией, античная философия решительно переключает свое внимание к истинно сущему и апеллирует к понятию, логике, факту. У философа изначально проявляется природная склонность к наукам, т.е. сфере умопостигаемого, интерес к объективному и закономерному, а не случайному и изменчивому.

В пользу изначальной и сознательной рационализации, новой формы общественного сознания, зародившейся в лоне мифологии, говорит и тот факт, что введение Пифагором самого понятия «философия» совпало с рождением античной математики. Число оказалось самой рациональной из всех известных людям чувственно-воспринимаемых и умопостигаемых «вещей». Арифметика и особенно геометрия оказались стимулами и средствами развития естествознания, и первые философские программы античных мыслителей были программами математическими.

Характерной чертой античного рационализма, определившей и суть первой европейской интеллектуальной революции, следует, видимо, считать формирование культуры дефиниции . Превосходство понятий над чувственными образами, умозрений над впечатлениями и мнениями, дедукции над индукцией, рефлексии над обыденным сознанием лучше и раньше других уловил и использовал Сократ. Именно он начинает кардинальный поворот всей философии в сторону переосмысления природы разума и оснований достоверности знания. Философия – не всезнайство и не цветистая риторика, но знание сущего и причины, понимание законов становления явлений, торжество разума и справедливости.

Одним из важнейших принципов разума Сократ считал принцип целесообразности, объективной нормативности. Вещи не только изменчивы, но и устойчивы, иначе они были бы в принципе непознаваемы. В любой из них, даже находящейся в стадии становления, есть некоторое объективное устойчивое ядро, фиксируемое в имени (понятии). Имя не тождественно вещи, но, зная его, имея понятие вещи, и, тем самым выходя за ее пределы, можно постичь ее сущность. Имя не случайно и не субъективно, именно имена-понятия делают вещи интеллектуально зримыми.

По достоинству оценив объективную значимость и рациональный смысл имен-понятий, Платон создает свою философскую систему прежде всего как систему понятийную. В этой ситуации даже слово, как материальная оболочка имени-понятия, способно исказить смысл и значение последнего. «Всякий, имеющий разум, никогда не осмелится выразить словами то, что является плодом его размышления, и особенно в такой негибкой форме, как письменные знаки». Истинно понятийное мышление – в сущности «беззвучная беседа» души с собой.

В истории становления и развития культуры речи и рационального мышления вообще трудно найти более значимое звено, чем то, что древние греки называли диалектикой. Лишь диалектика, как способность «чистого» мышления проникать в сущность вещей и процессов, могла претендовать на право именоваться подлинной наукой, поскольку имела дело не с преходящим и изменчивым, но с «божественным и постоянным», умела «видеть все сразу». Демонстрируя и развивая возможности диалектики в системе рационального мышления, Платон первым ввел особый, диалектический род суждения, дополнив им широко практиковавшиеся в античной философии эстетический, этический, эротический и другие виды суждений.

Настаивая на трактовке философского мышления как умозрительного искусства, Платон, как и Сократ, вовсе не отрицал значение человеческих чувств и страстей и отнюдь не считал наличие «воска в ушах» условием истинного философствования. В ряде своих сочинений он говорит о естественной и необходимой гармонии чувственного и рационального. Удовольствие, игнорирующее рассудок, - иррационально и пагубно; рассудок, не приносящий наслаждения и подавляющий страсти, - ущербен.

Чувства и разум имеют различную природу и ведут к различным результатам. Вещи (явления), конечно, доступны чувствам, но их сущности постигаются только размышлением. При всей привлекательности и неизменной силе чувств и естественных страстей, человек с их помощью не достигает в жизни многого. И истинный любитель мудрости, если он хочет чего-то достичь своим учением, должен взять власть над удовольствиями и вожделениями, надеть на них узду рассудочности.

Известная ограниченность роли чувств в познавательной деятельности становится абсолютной при столкновении субъекта познания с вещами «безвидными», бестелесными, реальность и значимость которых превосходит, однако, реальность и значимость всех чувственно воспринимаемых природных и искусственных объектов и явлений. Речь идет о платоновских Идеях, которые представляют собой феномен субстанционального характера, эксплицируемый как сугубо рациональная (смысловая) предпосылка всех чувственно воспринимаемых вещей и олицетворяющая собой закон и основу их природного и искусственного конструирования. Идеи пребывают в природе как бы в виде образцов, парадигмических причин всех вещей. Идея – носитель и хранитель вечных и неизменных свойств и характеристик, родовая квинтэссенция. Идея – единство многого, познать многое можно лишь познав это единое.

Руководствуясь объективно существующей Идеей какой-либо вещи, природа творит те или иные чувственно-материальные предметы, подражание соответствующим сверх-природным Идеям. Природа, следовательно, не причина самой себе. В ней все изначально озарено божественным Разумом. Идея и порождает вещь и наполняет ее смыслом, никогда не растворяясь в ней до конца, как и в какой угодно сумме вещей-копий. Вещь как явление доступна органам чувств; вещь со стороны ее сущности (Идеи) воспринимается лишь «очами разума».

Платоновская экспликация Идей в качестве родовых сущностей сыграла важную роль в формировании одного из важнейших направлений философского рационализма – реализма с его культом общих понятий. Вместе с тем на Идеях, как априорных формах сущего, представляющих собой в конечном счете вечные самодовлеющие акты божественного разума, отчетливо видна печать мифотворчества, теологии и языческого пантеизма.

Платон рассматривал свою Идею прежде всего через призму ее прагматической, аксиологической и нравственной функций. Отсюда – и два различных типа философской рациональности, сложившихся в рамках системы объективного идеализма. Идея – это объективный природный (в смысле естественности) и социальный (нравственный, эстетический, эротический, политический и т.д.) закон, идеал для подражания. По законам пользы, справедливости, красоты, содержащимся в Идеях-нормативах, творит и природа, и человек. Критерий совершенства (идеала) есть первый и подлинный критерий (принцип) Идеи. В то же время Идея – не гносеологический абстракт и не чистое понятие, но имманентная основа всего сущего, всей реальной жизни с ее радостями, проблемами и противоречиями. Не случайно Платон допускал возможность и даже неизбежность «вражды» между Идеями. Это предопределило характер платоновского рационализма, его своеобразную интерпретацию.

Отчетливо нравственно-аксиологическая тенденция, положенная Сократом в основание истинной философии, безоговорочно сохраненная и конкретизированная Платоном, сформировала особый тип философского мышления. Но прямая связь его с философской рациональностью многим представляется сомнительной. С позиций XVII в. какая-либо позитивная связь здесь вообще исключена. И тем не менее, если не абсолютизировать «классическую» концепцию рациональности и не считать ее безальтернативной, то платоновскую социальную (моральную, правовую, политическую и проч.) философию правомерно расценивать как в высшей степени разумную (для своего времени во всяком случае), а, следовательно, рациональную доктрину. Абсолютно бесспорен один из доводов разума Платона: абстрактного гуманизма, абстрактной нравственности, абстрактной истины, абстрактной рациональности нет. Разумно, рационально только то, что человечно, гуманно, духовно.

Итак, Новое время – эпоха не зарождения, но возрождения философского рационализма прежде всего как высочайшей культуры и самодисциплины разума. Новый («классический») рационализм оказался своего рода «снятием» рационализма античного, но «снятием» не диалектическим. К некоторым ценностям античной модели рациональности, утраченным позднейшей европейской философией и культурой, имеет смысл вернуться не только ради восстановления «исторической справедливости», но прежде всего с целью более глубокого понимания существа и границ этого феномена.

Рационализм Нового времени предложил принести на жертвенный алтарь чистого разума весь нерациональный человеческий «хлам». Культ Веры был заменен культом Науки.

Декартовское сомнение призвано снести здание прежней традиционной культуры и отменить прежний тип сознания, чтобы тем самым расчистить почву для постройки нового здания - культуры рациональной в самом своем существе. Когда мы говорим о научной революции XVII века, то именно Декарт являет собой тип революционеров, усилиями которых и была создана наука нового времени. Прежняя наука выглядит, по Декарту, так, как древний город с его внеплановыми постройками, среди которых, впрочем, встречаются и здания удивительной красоты, но в котором неизменно кривые и узкие улочки; новая наука должна создаваться по единому плану и с помощью единого метода. Вот этот метод и создает Декарт, убежденный в том, что применение последнего сулит человечеству неведомые прежде возможности, что он сделает людей «хозяевами и господами природы».

Декарт убежден, что создание нового метода мышления требует прочного и незыблемого основания. Такое основание должно быть найдено в самом разуме, точнее, в его внутреннем первоисточнике - в самосознании. «Мыслю, следовательно, существую» - вот самое достоверное из всех суждений. Но чтобы оно приобрело значение исходного положения философии, необходимы, по крайней мере, два допущения. Во-первых, восходящее к античности (прежде всего к платонизму) убеждение в онтологическом превосходстве умопостигаемого мира над чувственным, ибо сомнению у Декарта подвергается прежде всего мир чувственный, включая небо, землю и даже наше собственное тело. Во-вторых, чуждое в такой мере античности и рожденное христианством сознание высокой ценности «внутреннего человека», человеческой личности, отлившееся позднее в категорию «Я». В основу философии нового времени, таким образом, Декарт положил не просто принцип мышления как объективного процесса, каким был античный Логос, а именно субъективно переживаемый и сознаваемый процесс мышления, такой, от которого невозможно отделить мыслящего. Декарт исходит из самосознания как некоторой чисто субъективной достоверности, рассматривая при этом субъект гносеологически, то есть как то, что противостоит объекту. Расщепление всей действительности на субъект и объект, противопоставление субъекта объекту характерно не только для рационализма, но и для эмпиризма XVII века.

С противопоставлением субъекта объекту связаны у Декарта поиски достоверности знания в самом субъекте, в его самосознании. Французский мыслитель считает самосознание («мыслю, следовательно, существую») той точкой, отправляясь от которой и основываясь на которой можно воздвигнуть все остальное знание. «Я мыслю», таким образом, есть как бы та абсолютно достоверная аксиома, из которой должно вырасти все здание науки, подобно тому как из небольшого числа аксиом и постулатов выводятся все положения евклидовой геометрии.

Аналогия с геометрией здесь вовсе не случайна. Для рационализма XVII века, включая Декарта, Мальбранша, Спинозу, Лейбница, математика является образцом строгого и точного знания, которому должна подражать и философия, если она хочет быть наукой. А что философия должна быть наукой, и притом самой достоверной из наук, в этом у большинства философов той эпохи не было сомнения. Что касается Декарта, то он сам был выдающимся математиком, создателем аналитической геометрии. И не случайно именно Декарту принадлежит идея создания единого научного метода, который у него носит название «универсальной математики» и с помощью которого Декарт считает возможным построить систему науки, могущей обеспечить человеку господство над природой. А что именно господство над природой является конечной целью научного познания, в этом Декарт вполне согласен с Бэконом.

Метод, как его понимает Декарт, должен превратить познание в организованную деятельность, освободив его от случайности, от таких субъективных факторов, как наблюдательность или острый ум, с одной стороны, удача и счастливое стечение обстоятельств, с другой. Образно говоря, метод превращает научное познание из спорадического и случайного обнаружения истин - в систематическое и планомерное их производство, позволяет науке ориентироваться не на отдельные открытия, а идти, так сказать, «сплошным фронтом», не оставляя пропущенных звеньев. Научное знание, как его предвидит Декарт, это не отдельные открытия, соединяемые постепенно в некоторую общую картину природы, а создание всеобщей понятийной сетки, в которой уже не представляет никакого труда заполнить отдельные ячейки, то есть обнаружить отдельные истины. Процесс познания превращается в своего рода поточную линию, а в последней, как известно, главное - непрерывность. Вот почему непрерывность - один из важнейших принципов метода Декарта.

Согласно Декарту, математика должна стать главным средством познания природы, ибо само понятие природы Декарт существенно преобразовал, оставив в нем только те свойства, которые составляют предмет математики: протяжение (величину), фигуру и движение.

Центральным понятием рационалистической метафизики является понятие субстанции, корни которого лежат в античной онтологии. Декарт определяет субстанцию как вещь (под «вещью» в этот период понимали не эмпирически данный предмет, не физическую вещь, а всякое сущее вообще), которая не нуждается для своего существования ни в чем, кроме самой себя. Сотворенный мир Декарт делит на два рода субстанций - духовные и материальные. Главное определение духовной субстанции - ее неделимость, важнейший признак материальной - делимость до бесконечности. Здесь Декарт воспроизводит античное понимание духовного и материального начал. Таким образом, основные атрибуты субстанций - это мышление и протяжение, остальные их атрибуты производны от этих первых: воображение, чувство, желание - модусы мышления; фигура, положение, движение - модусы протяжения.

Нематериальная субстанция имеет в себе, согласно Декарту, идеи, которые присущи ей изначально, а не приобретены в опыте, а потому в XVII веке их называли врожденными. В учении о врожденных идеях по-новому было развито платоновское положение об истинном знании как припоминании того, что запечатлелось в душе, когда она пребывала в мире идей. С XVII века начинается длительная полемика вокруг вопроса о способе существования, о характере и источниках этих самых врожденных идей. Врожденные идеи рассматривались рационалистами XVII века в качестве условий возможности всеобщего и необходимого знания, то есть науки и научной философии.

Что же касается материальной субстанции, главным атрибутом которой является протяжение, то ее Декарт отождествляет с природой, а потому с полным основанием заявляет, что все в природе подчиняется чисто механическим законам, которые могут быть открыты с помощью математической науки - механики. Именно в XVII веке формируется та механистическая картина мира, которая составляла основу естествознания и философии вплоть до начала XIX века.

Но в XIX веке на смену механике приходит термодинамика, а с появлением теории эволюции Дарвина происходит сдвиг интереса от физики в сторону биологии. Наука постоянно обогащается новыми методологическими принципами, часто противоположными принятым ранее; новыми подходами; новыми понятиями, как частными, применяемыми в отдельных областях познания, так и общенаучными.

Так, согласно Риккерту, предметом исследования науки является бесконечное многообразие эмпирического мира, причем бесконечное и «вширь», и «вглубь», то есть и экстенсивно, и интенсивно. Познание означает преодоление этой бесконечности с помощью понятий. Задачи естественных наук – в том, что они упорядочивают интенсивное и экстенсивное многообразие явлений эмпирического мира с помощью логических средств – понятий, а понятия в свою очередь базируются на суждениях, продуктах рассудочной разумной деятельности. В естествознании преодоление бесконечного многообразия материала достигается посредством обобщения. Установление закона, к которому стремятся естественные науки, есть, по Риккерту, максимальное упрощение налично-данного многообразия посредством обобщения. Чем более общим является закон, тем ближе естествоиспытатель к достижению своей цели.

Вслед за Риккертом Вебер жестко формулирует принцип: всякое познание есть суждение. Не интуиция, не вчувствование, не непосредственное постижение, а суждение. Суждение предполагает противопоставление познающего субъекта познаваемому объекту.

Эмпирический мир – это не просто хаотическое многообразие, как полагали Риккерт и Виндельбанд; это многообразие предстает исследователю уже как-то организованным в известном единстве, комплексе явлений, связь между которыми – пусть еще недостаточно установленная – все-таки предполагается существующей.

В современной естественнонаучной картине мира имеет место саморазвитие. В этой картине присутствует человек и его мысль. Она эволюционна и необратима. В ней естественнонаучное знание неразрывно связано с гуманитарным.

Поэтому при определении типов рациональности Вебер шел по пути выявления социологического аспекта религии (с которым он связывает ее воздействие на процесс исторического развития), отправляясь от рассмотрения того, какой способ отношения к миру «задается» - находясь с ним в «избирательном сродстве» – тем или иным комплексом религиозных «идей», заключенных в соответствующей «картине мира». На основе сопоставления мировых религий Вебер счел возможным выделить три самых общих типа, три способа отношения к «миру», заключающих в себе соответствующую установку, предопределяющую направленность деятельности людей, вектор их социального действия.

Первый он сопрягает с конфуцианским и даосистским религиозно-философским воззрением, получившим распространение в Китае. Второй – с индуистским и буддистским, распространенным в Индии. Третий – с иудаистским и христианским, возникшим на Ближнем Востоке и распространившимся в Европе, а в последствии и на Американском континенте.

Первый Вебер определил как приспособление к миру, второй – как бегство от мира, третий – как овладение миром. Этим изначальным мироотношением обусловлен, согласно Веберу, и соответствующий тип рациональности, задающий общее направление последующей рационализации – как в пределах «картины мира», так и в самом мире.

Главный результат современного естествознания, по Гейзенбергу, в том, что оно разрушило неподвижную систему понятий XIX века и усилило интерес к античной предшественнице науки – философской рациональности Аристотеля и Платона. Положительная в свое время фундаментальная черта науки – стремление абстрагироваться от человека, стать максимально безличной – делает ее ныне неадекватной реальности и ответственной за экологические трудности, поскольку человек стал самым мощным фактором изменения действительности.

Человек овладевает миром через его познание, но это познание не может быть абсолютным. Тем не менее наука, давая человеку ценнейший, неубывающий ресурс – информацию, является необходимым способом отражения объективного мира, и ни мистика, ни интеллектуальное созерцание, ни поэтическое отношение к природе не заменит науку в деле объяснения мира и прогнозирования последствий его изменения человеком.

Наука находится в процессе перманентного развития. Согласно Попперу, она развивается благодаря выдвижению смелых предположений и их последующей беспощадной критике путем нахождения контрприемов. Каждая теория уязвима для критики, в противном случае она не может рассматриваться в качестве научной. Если теория и противоречит фактам, она должна быть отвергнута. Вся история научного познания и состоит, согласно Попперу, из такого рода смелых предположений и их опровержений и может быть представлена как история «перманентных революций».

В эпистемологии существует традиционная проблема источников знания. Откуда берется наше знание: из опыта, из разума или из того и другого, а если верно последнее, то каково взаимоотношение опыта и разума? Для Поппера этой проблемы в эпистемологии не существует. Неважно, из какого источника возникли те или иные идеи в науке. Они могут быть навеяны опытом, другими теоретическими концепциями, они могут присниться, они могут быть взяты из мифологии. В конце концов, вся современная наука возникла из мифа, потому что демокритовская теория о том, что мир состоит из атомов, с точки зрения содержания принципиально не отличается от мифа.

Все дело не в том, откуда возникла та или иная идея, а в том, как с нею начинают обращаться после ее появления. Если она вовлекается в процедуру рационального обсуждения, если к ней применяются нормы критической дискуссии, и она выдерживает испытание дискуссией и позволяет осуществлять дальнейшее исследование, значит, она включается в процесс порождения научного знания, а потому и сама является научной.

Когда Поппер разработал свою теорию рациональности, он претендовал на то, что она довольно хорошо описывает реальное положение вещей в науке. Любимый ученик Поппера – Лакатос – развил его идеи методологического фальсификационизма и теории рациональности.

Если, с точки зрения Поппера, обнаружение противоречий между выводом из теории и эмпирическим фактом непременно означает отказ от теории и поиски новой, то Лакатос довольно убедительно показывает, что в реальной истории научного познания дело обстоит не так. Если обнаруживается подобное противоречие, то оно, как правило, не ведет к отказу от теории, а тем более от научной программы, в рамках которой данная теория стала возможной. Оказывается возможным так переформулировать некоторые допущения теории или программы, что данные факты из опровержения теории становятся ее подтверждением.

Для Поппера рациональность – это прежде всего радикальный критицизм. Для Лакатоса рациональность – это сочетание, казалось бы, несочетаемых качеств. С одной стороны, это критицизм, умение рефлектировать над предпосылками собственных рассуждений, серьезное отношение к контраргументам оппонентов и принципиальная готовность менять свои взгляды в определенных обстоятельствах. С другой стороны, это в хорошем смысле слова «догматизм», или, точнее говоря, убежденность в возможностях своей системы идей. Последнее означает, что в том случае, когда обнаруживаются факты, которые противоречат защищаемым идеям, от этих идей вовсе необязательно отказываться. Важно уметь защищать свои идеи, учитывая новые обстоятельства.

По мнению Фейерабенда, попперовский вариант плюрализма не согласуется с научной практикой и разрушает известную нам науку. Но если наука существует, разум не может быть универсальным и неразумность исключить невозможно. Эта характерная черта науки, считает Фейерабенд, и требует анархистской эпистемологии. Осознание того, что наука несвященна и что спор между наукой и мифом не принес победы ни одной из сторон, только усиливает позиции анархизма.

Одно из наиболее общих возражений против использования и существования несоизмеримых теорий заключается в опасении, что они сильно ограничили бы действие традиционного, недиалектического рассуждения.

Фейерабенд предлагает посмотреть на критические стандарты попперианской школы, которые образуют содержание «рационального» рассуждения.

Эти стандарты – стандарты критики: рациональное обсуждение состоит в попытках критиковать, а не в попытках доказывать или делать вероятным. Развивайте ваши идеи так, чтобы их можно было критиковать; атакуйте ваши идеи, пытаясь не защищать их, а выявлять их слабые места; устраняйте их тотчас же, как только эти слабые места выявились, - таковы некоторые правила, установленные критическими рационалистами.

Эти правила становятся более конкретными, когда мы обращаемся к философии науки, и в частности к философии естественных наук.

В естествознании критика связана с экспериментом и наблюдением. Содержание теории состоит из совокупности тех базисных утверждений, которые ей противоречат (потенциальных фальсификаторов). Возрастание содержания равнозначно возрастанию уязвимости, следовательно, теории с бóльшим содержанием предпочтительнее теорий с меньшим содержанием. Возрастание содержания приветствуется, уменьшение содержания нежелательно. Теория, противоречащая признанному базисному предложению, должна быть устранена.

Наука, принимающая правила критического эмпиризма этого рода, будет, согласно Фейерабенду, развиваться следующим образом.

Мы начинаем с проблемы. Она является не только результатом нашей любознательности, но и теоретическим результатом. Она возникает в результате того, что определенные ожидания не оправдываются. Факт не согласовывается с ожиданиями и принципами, лежащими в основе этих ожиданий. Свидетельствует ли он о том, что наши ожидания ошибочны? В этом и состоит проблема.

Важно заметить, отмечает Фейерабенд, что элементы проблемы не просто даны. Факт становится объектом нашего внимания лишь благодаря определенному ожиданию (например, факт несоразмерности существует только благодаря ожиданию регулярности) и имеет смысл, только если у нас есть правило.

Итог этой части попперовской доктрины: исследование начинается с проблемы. Проблема есть результат столкновения между ожиданием и наблюдением, которое в свою очередь сформировано ожиданием.

Формулирование проблемы требует ее решения, что означает изобретение теории, которая фальсифицируема (в большей степени, чем любая из ее альтернатив), но еще не фальсифицирована.

Затем начинается критика теории, выдвинутой при попытке решить проблему. Успешная критика раз и навсегда устраняет теорию и создает новую проблему, а именно:

1) требуется объяснить, почему теория до сих пор была успешной;

2) почему она оказалась несостоятельной.

Для решения этой проблемы нам нужна новая теория, которая воспроизводит успешные следствия старой теории, отвергает ее ошибки и дает дополнительные предсказания, которых раньше не было.

Таковы некоторые формальные условия, которым должна удовлетворять приемлемая наследница опровергнутой теории. Приняв эти условия, можно продвигаться вперед посредством предположений и опровержений от менее общих к более общим теориям и расширять содержание человеческого познания.

Открывается (или строится при помощи ожиданий) все больше и больше фактов, которые затем объясняются теориями. Изобретение новых теорий зависит от наших способностей и других счастливых обстоятельств (как, например, удовлетворительная сексуальная жизнь). Однако до тех пор, пока эти способности сохраняются, предложенная схема дает корректное понимание роста знания, удовлетворяющее требованиям критического рационализма.

Здесь Фейерабенд ставит вопрос: возможно ли иметь известную нам науку и одновременно придерживаться этих правил?

На этот вопрос он твердо и решительно отвечает «нет».

Во-первых, реальное развитие учреждений, идей, практических действий часто начинается не с проблемы, а с некоторой несущественной активности, например, с игры, приводящей в качестве побочного эффекта к разработкам, которые впоследствии могут быть интерпретированы как решения неосознанных проблем.

Во-вторых, строгий принцип фальсификации, или «наивный» (догматический) фальсификационизм, по мнению Фейерабенда, уничтожил бы известную нам науку и никогда не позволил бы ей начаться.

В-третьих, требование роста содержания с его точки зрения также невыполнимо.

Теории, вызывающие ниспровержение всеобъемлющей и хорошо обоснованной концепции и впоследствии занимающие ее место, первоначально ограничены лишь весьма узкой областью фактов и весьма медленно распространяются на другие сферы. Пытаясь развить новую теорию, мы должны сначала сделать шаг назад от имеющихся данных и исследовать проблему наблюдения. Постепенно возникающий концептуальный аппарат теории начинает определять ее собственные проблемы, а прежние проблемы, факты и наблюдения оказываются забытыми, либо отстраняются как несущественные. Это совершенно естественное и бесспорное развитие.

Почему некоторая идеология должна ограничиться старыми проблемами, которые имеют смысл только в рамках отброшенного контекста?

Почему она должна рассматривать «факты», которые привели к этим проблемам или играли роль в их решении?

Почему бы ей не следовать своим собственным путем, изобретая собственные задачи и образуя свою собственную область «фактов»?

Предполагается, что универсальная теория должна иметь некоторую «онтологию», которая детерминирует, что именно существует, и таким образом устанавливает область возможных фактов и сферу возможных вопросов. Развитие науки согласуется с этим рассуждением.

Новые концепции сразу устремляются по новым направлениям и с подозрением относятся к старым проблемам и к старым фактам, которые так сильно занимали умы более ранних мыслителей. А там, где новые теории уделяют внимание предшествующим, они присоединяются к старым программам, с которыми они явно несовместимы.

При сравнении старой теории с новой отношение их эмпирических содержаний обычно представляется в одном из следующих видов:

Область Д представляет проблемы и факты старой теории, о которых все еще помнят и которые искажены так, чтобы их можно было включить в новую структуру.

В этом, согласно Фейерабенду, и состоит иллюзия, которая ответственна за постоянное возрождение требования увеличивать содержание.

Суммируем. Куда ни посмотришь, какой пример ни возьмешь, видишь только одно: принципы критического рационализма (относиться к фальсификациям серьезно, требовать роста содержания, быть честным, что бы это ни означало, и т.п.) и, соответственно, принципы логического эмпиризма (быть точным, основывать наши теории на измерениях, избегать неопределенных и неустойчивых идей и т.п.) дают неадекватное понимание прошлого развития науки и создают препятствия для ее развития в будущем. Потому, что наука является гораздо более «расплывчатой» и «иррациональной», чем ее методологическое изображение. Поскольку попытка сделать науку более «рациональной» и более точной уничтожает ее.

Следовательно, различие между наукой и методологией указывает на слабость последней, а также, может быть, на слабость «законов разума». То, что в сравнении с такими законами представляется как «расплывчатость», «хаотичность» или «оппортунизм», играет очень важную роль в разработке тех самых теорий, которые сегодня считаются существенными частями нашего познания природы. Эти «отклонения» и «ошибки» являются предпосылками прогресса. Без «хаоса» нет познания. Без частого отказа от разума нет прогресса.

Отсюда, согласно Фейерабенду, мы должны заключить, что даже в науке разум не может быть и не должен быть всевластным и должен подчас оттесняться или устраняться в пользу других побуждений. Нет ни одного правила, сохраняющего свое значение при всех обстоятельствах, и ни одного побуждения, к которому можно апеллировать всегда.

Этот вывод можно сделать при условии, что наука, которую мы знаем сегодня, остается неизменной и что используемые ею процедуры детерминируют также и ее будущее развитие. Если наука дана, то разум не может быть универсален, и неразумность не может быть исключена. Эта характерная особенность – серьезное свидетельство в пользу анархистской эпистемологии.

Однако и наука не священна. Ограничения, которые она налагает, вовсе не являются необходимыми для создания стройных и плодотворных концепций относительно мира. Наука теряет надежду сделать людей счастливыми и дать им истину. Действительность нельзя познать с помощью науки, так как научное познание – это частное познание, имеющее дело с определенными предметами, а не с самим бытием. Сделать человека счастливым науке не удастся никогда, а отказ от претензий на абсолютную истину подрывает ее лидирующую роль в культуре. Существуют мифы, догмы теологии, метафизические системы и множество иных способов построения мировоззрения. Плодотворный обмен между наукой и такими «ненаучными» мировоззрениями нуждается в анархизме даже в большей степени, чем сама наука.

Таким образом, реформа наук, которая сделает их более анархистскими и более субъективными, не только возможна, но и необходима как для внутреннего процесса науки, так и для развития культуры в целом.

Список литературы:

1. Гайденко П.П., Давыдов Ю.Н. История и рациональность. М.: Политиздат, 1991

2. Горелов А.А. Концепции современного естествознания. М.: Центр, 1997

3. Лекторский В.А. Рациональность, критицизм и принципы либерализма (взаимосвязь социальной философии и эпистемологии Поппера). // Вопросы философии, 1995, № 10

4. Новиков А.А. Рациональность в ее истоках и утратах. // Вопросы философии, 1995, № 5

5. Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М.: Прогресс, 1986

Абсолютизация роли науки в системе культуры.

Форма теоретической деятельности человека, направленная на осмысление своих собственных действий и их законов.

Определение

Аксиология (греч.) – учение о ценностях

Внутренне присущая

Онтология – учение о бытии (в отличие от гносеологии – учения о познании)

Теория познания

Классическая

Неклассическая

Постнеклассическая

В.С. Степин склонен рассматривать существующие и признанные в научном сообществе типы рациональности – классическую, неклассическую и постнеклассическую – сквозь призму четырех глобальных научных революций (11, 315). Т.е., по сути, чтобы понять исторически меняющуюся рациональность, нужно правильно осмыслить происходящие в науке коренные перемены.

Первой научной революцией была революция XVII в., ознаменовавшая собой становление классического естествознания. Его появление было неразрывно связано с формированием особой системы идеалов и норм исследования, в которых, с одной стороны, выражались установки классической науки, а с другой – осуществлялась их конкретизация с учетом доминанты механики в системе научного знания данной эпохи.

У истоков классической рациональности стоят такие ученые, как Коперник, Галилей, Кеплер, Ньютон и др. Заслуга Коперника заключается, во-первых, в создании новой гелиоцентрической системы мира, которая не сводится только к перестановке центра Вселенной, но обосновывает движение как естественное свойство земных и небесных объектов; во-вторых, в том, что он одним из первых показал ограниченность чувственного познания, доказал необходимость критичности научного разума.

Новаторство Галилея – в открытии нового метода научного исследования (теоретического, мысленного эксперимента). Истинное знание, по его мнению, достижимо только при помощи эксперимента и вооруженного математикой разума. Соединение математических методов с опытным исследованием привело к появлению экспериментально-теоретического естествознания.

Заслуга Ньютона заключается в создании классической механики, которая противостояла аристотелевской картине мира. Представление о сферах, управляемых перводвигателем или ангелами по приказу бога, Ньютон успешно заменил представлениями о механизме, действующим на основе простого естественного закона.

Благодаря творчеству этих ученых сформировалась классическая наука, долгое время считающаяся идеальным типом научной рациональности.

Радикальные перемены в этой целостной и относительно устойчивой системе оснований естествознания произошли в конце XVIII - первой половине XIX в. Их можно расценить как вторую глобальную научную революцию , определившую переход к новому состоянию естествознания – дисциплинарно организованной науке. В это время механическая картина мира утратила статус общенаучной. В биологии, химии и других областях знания сформировались специфические картины реальности, нередуцируемые к механической. Наряду с механико-математическим знанием выдвигаются опытные и описательные дисциплины: география, геология, биология и т. д. С развитием науки отношение человека к природе превращается из созерцательного в практическое. Теперь уже интересуются не столько тем, какова природа сама по себе, сколько тем, что с ней можно сделать. Постепенно естествознание превращается в технику, и успех познания связывается с получаемой благодаря ему практической пользой. Экспериментальная наука и возможности ее технического применения были заложены в XVII веке, но лишь в XIX столетии получили широкое внедрение, результатом которого и явилось индустриальное развитие. Оно, в свою очередь, привело к еще большему отдалению человека от природы, которая стала восприниматься уже как нечто чуждое человеку, допускающее только технический подход.

Появились также новые идеалы и нормы исследования, например, в биологии – идеалы эволюционного объяснения. Представления об эволюции природы проникли в геологию и биологию (учения Ж. Ламарка, Ж. Кювье, Ч. Лайеля и др.). Наконец, с открытием единства клеточного строения живого вещества (Т. Шванн в 1839 г. и др.) и появлением теории естественного отбора (40–60-е годы – Ч. Дарвин и др.) биология уже полностью созрела как наука, причем именно на почве теории эволюции. Благодаря возникновению органического синтеза (вторая половина 20-х годов XIX в. – Ю. Либих, Й. Берцелиус), созданию теории химического строения А.М. Бутлеровым (1861 г.) и открытию Д.И. Менделеевым периодического закона химических элементов (1869 г.) научной зрелости достигает химия. И здесь эта зрелость выражается в построении общей линии развития, соединяющей вещества разного строения и разной степени сложности. Таблица элементов Менделеева является, можно сказать, наглядным воплощением одного из основных законов эволюции – закона отрицания отрицания.

Однако же общие познавательные установки – нацеленность на объективное истинное знание – сохраняются в данный исторический период. Кроме того, с введением новых предметов науки механистический стиль мышления оставался еще очень влиятельным, и у него было немало убежденных проповедников. Известная книга Т. Уокера («DefenceofMechanicalPhilosophy») увидела свет уже в 1843 г. Отчасти такое влияние оправдано новыми достижениями ньютоновской космологии. Как известно, в 1846 г. У. Леверье, опираясь на теорию Ньютона, предсказал существование Нептуна, а И. Галле по этому предсказанию открыл новую планету. Молекулярно-кинетическая теория теплоты, легшая в основу статистической физики, также воспринималась многими как торжество механистического понимания природы. Исходя из этого Л. Больцман, М. Смолуховский, А. Пуанкаре и другие выдающиеся ученые пытались на основе механики (и вопреки законам термодинамики) доказать принципиальную обратимость тепловых процессов, но их усилия оказались бесплодными. Опыт познания доказал, что статистическая физика – именно тот пункт, в котором механистическое мировоззрение диалектически превращается в свою противоположность, а бесплодность упомянутых усилий подчеркнула утрату механикой действительного лидерства в науке.

Одной из центральных проблем после второй глобальной научной революции «…становится проблема соотношения разнообразных методов науки, синтеза знаний и классификация наук. <…>. Поиск путей единства науки, дифференциации и интеграции знания превращается в одну из фундаментальных философских проблем, сохраняя свою остроту на протяжении всего последующего развития науки» (11, 317).

Первая и вторая глобальные научные революции в естествознании протекали как формирование и развитие классической науки и ее стиля мышления. В.С. Степин объединяет их по типу «общих познавательных установок» и включает в единое понятие классической науки. Специфику этих познавательных установок он видит в их одностороннем объективизме (10). Вместе с тем, он отмечает, что ориентация на объективную истину свойственна науке как таковой и неотделима от ее сущности.

Двум названным глобальным революциям соответствует классический тип научной рациональности , который просуществовал с XVII по конец XIX века и был основан на механике Ньютона. Понимание механистического учения является ключевым моментом в осмыслении классической рациональности. Рассмотрим ее.

Мир, согласно классической картине мира, – это в первую очередь бесконечное во все стороны пространство. У него три измерения, это пространство одинаково во всех своих точках и направлениях. Что бы ни наполняло такоепространство, оно от этого никак не изменится. Поэтому такое пространство называют абсолютным. В абсолютном пространстве течет время. Время одинаково для всех, не замедляется и не ускоряется, всегда течет равномерно и ни от чего не зависит, не имеет ни начала, ни конца. Такое время также называют абсолютным временем. Время отделено от пространства и представляет из себя самостоятельную сущность. В абсолютных пространстве и времени существует материя, она организована в виде различных тел. Среди всех этих тел есть мельчайшие тела, которые уже нельзя разделить на более мелкие тела, – это атомы. Все другие тела состоят из атомов, т.е. представляют из себя просто скопления атомов, рано или поздно рассеивающиеся в пространстве. Между телами действуют силы притяжения и отталкивания, которые не позволяют атомам слишком удаляться друг от друга и в то же время полностью «слипаться» друг с другом. Движения атомов и тел подчиняются строгим законам, эти законы управляют всеми природными процессами. Материя сама по себе инертна и пассивна, чтобы заставить ее изменяться, необходимо применить к ней некоторую внешнюю силу. Любое изменение в мире обязательно имеет свою причину, т.е. протекает с необходимостью, согласно некоторому закону. Случайность происходит только от незнания, за всякой случайностью скрывается непознанная закономерность. В конце концов, в таком мире нет ничего, кроме атомов, закономерно двигающихся в пустом бесконечном пространстве. Все известные нам качества, например, цвет, запах, формы предметов, не говоря уже о наших чувствах, мыслях, – все это иллюзия, на самом деле всего этого нет, есть только атомы и пустота. Нет никакого Бога, есть только один материальный мир. Жизнь и человек возникают в этом мире случайно – как системы сложных скоплений атомов. Все действия, которые совершает человек, – это, в конце концов, более замаскированное выражение все тех же физических законов. Сознание человека, его чувства и мысли – это не что иное, как электрические импульсы в его нервной системе. У природных процессов нет цели, они просто подчиняются некоторым неизменным причинным законам, определяющих настоящее из прошлого. То же верно и для человека, и для общества, ведь человек и общество – это некоторые частные случаи природных объектов.

Что касается процесса познания в классическом типе рациональности, то предполагается, что он может быть совершенно нейтральным по отношению к познаваемому объекту. В отношениях между вкладами объекта и относительного, способного заблуждаться, субъекта в итоговый процесс познания предполагается возможность непрерывного перехода, позволяющего постепенно, сколь угодно мало и контролируемо уменьшать влияние субъекта познания на объект. Идеал объективного знания понимается как идеал объектного – для достижения подлинной объективности необходимо удалить из процесса познания все то, что относится к субъекту познания. Следовательно, и субъектное здесь отождествляется с субъективным. Такая установка объектной объективности приводит к невозможности распространения научного знания на саму науку, поскольку наука создается субъектами. Возникает несоизмеримость между наукой и философией науки. Первая опирается на идеалы объективности, вторая существенно субъектна и значит – субъективна.

Кроме того, в классической научной рациональности происходит абсолютизация ценности истины сравнительно с другими видами ценностей (добром, красотой и т.д.). Все остальные ценности рассматриваются как подчиненные истине, так или иначе выводимые из нее. Такая ценностная установка особенно характерна для науки эпохи Просвещения. Позднее она несколько смягчается, принимая вид ценностного дуализма – истина существует сама по себе, все прочие ценности – сами по себе. Наука существует отдельно от других сфер культуры. Подлинный ученый не должен вмешиваться в политику или религию, сохраняя нейтралитет по отношению к вопросам использования научных достижений в тех или иных вненаучных целях.

Черты классической рациональности:

1. Объективность.

2. Элиминирование всего, относящегося к субъекту, средствам и операциям его деятельности.

3. Рассмотрение целей и ценностей науки как доминирующих мировоззренческих установок и ценностных ориентаций.

4. Представление о мире какобесконечном абсолютном пространстве, имеющем три измерения и протекающем в абсолютномвремени.

5. Редукционизм: сведение всего сложного к простому и неделимому.

6. Социальная нейтральность науки.

8. Фундаментализм: уверенность в том, что всякое («подлинное») знание может и должно найти со временем абсолютно твердые и неизменные основания.

9. Кумулятивность – последовательность, линейность развития с жестко однозначной детерминацией. Прошлое изначально определяет настоящее, а то, в свою очередь, - будущее.

Третья глобальная научная революция была связана с преобразованием стиля мышления, сформированного классической наукой, и становлением нового, неклассического естествознания. Она охватывает период с конца XIX до середины XX столетия и приводит к рождению неклассической научной рациональности. Возникновение квантовой физики, теории относительности, математической логики, – вот те главные события в науке, перевернувшие основания классической рациональности. Как отмечает В.С. Степин, «…в эту эпоху произошла своеобразная цепная реакция революционных перемен в различных областях знания: в физике (открытие делимости атома, становление релятивистской и квантовой теории), в космологии (концепция нестационарной Вселенной), в химии (квантовая химия), в биологии (становление генетики)» (11, 317). Новая система познавательных идеалов и норм обеспечивала значительное расширение поля исследуемых объектов, открывая пути к освоению сложных саморегулирующихся систем.

«Неклассическая» наука действительно отклонилась от классического «объективизма». И это объясняется именно изменением основного предмета исследования. Здесь внимание эмпирической науки впервые обращается к проблеме становления. Не случайно в лидеры естествознания вышли дисциплины, изучающие процесс становления в той или иной сфере реальности. В науках о неживой природе – это прежде всего квантовая механика, а также физика микромира и релятивистская космология, в науках о живом веществе – генетика и микробиология.

Переход от классической к неклассической рациональности осуществляется через ряд изменений в картине мира. Во-первых, постепенно наука смогла понять, что материя может быть организована не только в виде атомов и их скоплений, но и в виде как бы материальной тончайшей жидкости – материального поля, которое заполняет все бесконечное пространство и порождается материальными телами. Это поле вибрирует в виде волн, и волны могут действовать на другие волны и тела. Затем посыпалась просто лавина новых дополнений и изменений в классическую картину мира в период научной революции конца 19 – начала 20 века. Оказалось, что о материи нельзя говорить, что она – это только поле и волны или только частицы. Частицы и волны – это две стороны единой материи, и она может себя проявить в одних условиях как волна, в других условиях – как частица. Волна и частица – это что-то несовместимое с точки зрения классической картины мира, а здесь эти противоположные начала нужно было как-то объединить. В теории относительности Эйнштейна пространство и время были объединены в составе четырехмерной целостности – пространства-времени. Пространство-время позволяет пространству превращаться во время, а времени – в пространство. Далее ученые поняли, что пространство и время зависят от тех тел, которые их наполняют и в них движутся. Как движется тело, такое во многом и будет пространство и время для этого тела. Силы, действующие между телами, были представлены как искривления пространства-времени. Каждый атом оказался делимым на еще более мелкие частицы, а эти частицы вели себя уже очень странно – они, например, могли одновременно с какой-то долей вероятности находиться в любой точке пространства. Их свойства могли принимать значения только из некоторого дискретного набора, что обозначают термином «квантование величин». У физической вселенной были открыты различные конечные пороги, например, минимальный квант действия или максимальная скорость перемещения в пространстве. Элементарные частицы уже нельзя было зарегистрировать, не изменив их состояния, а сказать о том, что будет происходить с такой частицей в конкретном измерении, никогда нельзя совершенно точно. В самых основаниях мира, в элементарных частицах, из которых состоят атомы, закралась случайность и вероятность, которая лишь постепенно превращалась в необходимость только для большого количества частиц. Оказалось, что вещество и энергия (активность) могут переходить друг в друга. Материя стала рассматриваться не как только инертное начало, которое можно заставить изменяться лишь извне, но как начало активное, содержащее свою активность и закон (форму) этой активности внутри самой себя. Изменился и образ времени. Было обнаружено, что в мире есть процесс (возрастание энтропии в изолированных системах), который никогда нельзя повернуть вспять, в связи с чем время стали понимать, как необратимое изменение, выражающее себя в этом процессе.

Во второй половине 20 века возникает новая наука – кибернетика, она вводит понятие «информации», которое является сегодня таким же фундаментальным, как «материя» и «энергия». Все больше становится ясным, что проникают друг в друга не только вещество и энергия, но энергия и информация. Например, в живых организмах постоянно информация превращается в энергию, допустим, когда животное реагирует (энергия) на опасность (информация), и наоборот, – энергия переходит в информацию, например, падающий на сетчатку глаза луч света (энергия) порождает зрительный образ (информация) в мозге животного. Многие природные процессы оказались обязанными своим существованием некоторой неопределенности, пытаться уменьшить эту неопределенность и точнее узнать процесс оказалось невозможным – мир перестал быть таким прозрачным для разума, как это представлялось в классической картине мира. Оказалось также, что для объектов квантовой физики невозможно одновременное и одинаково точное знание обо всех свойствах. Такое знание должно быть ограничено только некоторым «полным набором» свойств, представляющим из себя лишь часть всех свойств объекта. Свойства из разных полных наборов называют «дополнительными» – их нельзя знать одновременно и сколь-угодно точно.

Сближение энергии и информации, более активное воздействие субъекта познания на объект приводят постепенно к отходу от классического представления об объективности как исключающей все относящееся к субъектам. Рождается более синтетический образ объективного знания, включающий в себя ссылку на те или иные условия наблюдения, на субъекта познания и его отношения с объектом. Более субъектная объективность неклассической научной рациональности приводит к возможности построения более «самореферентного» (обращенного на себя) типа научного знания, что впервые может позволить сблизить науку и философию науки.

Черты неклассической рациональности:

1. Принцип наблюдаемости: объектом науки становится само наблюдение. Субъект познания рассматривается уже в непосредственной связи со средствами познавательной деятельности и самим объектом познания.

2. Корреляция между постулатами науки и характеристиками метода, посредством которого осваивается объект.

3. Системность: новый образ объекта, рассматриваемый как сложная система. Несводимость состояний целого к сумме состояний его частей.

4. Информативность: проникают друг в друга не только вещество и энергия, но энергия и информация.

5. Принцип неопределенности Гейзенберга и принцип дополнительности Бора. Относительность истинности теорий и картины природы.

6. Важную роль при описании динамики системы начинает играть категории случайности, возможности и действительности.

7. Объект познания понимается не как тело, а как процесс, воспроизводящий устойчивые состояния. Материя не столько инертное начало, которое можно заставить изменяться лишь извне, сколько начало активное, содержащее свою активность и закон (форму) этой активности внутри самой себя.

8. Институционализация науки.

В современную эпоху человечество является свидетелем новых радикальных изменений в основаниях науки. Эти изменения можно охарактеризовать как четвертую глобальную научную революцию , в ходе которой рождается новая, постнеклассическая наука . Постнеклассический образ рациональности (этот термин был введен в оборот в 70-ые гг. XX в. В.С. Степиным) показывает, что понятие рациональности шире понятия рациональности науки, так как включает в себя не только логико-методологические стандарты, но еще и анализ целерациональных действий и поведения человека, т.е. социокультурные, ценностно-смысловые структуры.

Постнеклассический этап связан с тем, что проблемы научного познания приобрели новый ракурс в новой парадигме рациональности в связи с развитием научно-технической цивилизации и выявлением антигуманных последствий такого развития. Это породило активную оппозицию культу научной рациональности и проявилось в ряде подходов школ современного иррационализма. В иррационализме критикуются основные установки гносеологии рационализма за их абстрактный по своей сущности антигуманный характер. В рационализме предмет познания чужд сознанию исследователя. Мыслительная деятельность субъекта воспринимается лишь как методика получения конкретного результата. Причем, познающему субъекту не важно, какое применение найдет этот результат. Поиск объективной истины в классическом рационализме имеет оттенок антисубъективности, античеловечности, бездушного отношения к действительности. Наоборот, представители иррационализма и постнеклассической рациональности выступают против разрыва познавательного действия на субъект-объектные отношения. В теорию познания в качестве главного познавательного средства включаются эмоционально-чувственные и эмоционально-волевые факторы любви и веры. Подчеркивается значение личностных, ценностных, эмоционально-психологических моментов в познании, наличие в нем моментов волевого выбора, удовлетворения и т. д.

В.С. Степин отмечает, что «наряду с дисциплинарными исследованиями на передний план все более выдвигаются междисциплинарные и проблемно-ориентированные формы исследовательской деятельности.Усиливаются процессы взаимодействия принципов и представлений картин реальности, формирующихся в различных науках. Все чаще изменения этих картин протекают не столько под влиянием внутридисциплинарных факторов, сколько путем “парадигмальной прививки” идей, транслируемых из других наук. В этом процессе постепенно стираются жесткие разграничительные линии между картинами реальности, определяющими видение предмета той или иной науки. Они становятся взаимозависимыми и предстают в качестве фрагментов целостной общенаучной картины мира» (17, 627).

Появляется новый тип исследуемых объектов – исторически развивающиеся системы, еще более сложные по сравнению с саморегулирующимися системами. И, конечно же, меняется сама методология исследования. «Историчность системного комплексного объекта и вариабельность его поведения предполагают широкое применение особых способов описания и предсказания его состояний – построение сценариев возможных линий развития системы в точках бифуркации. С идеалом строения теории как аксиоматически-дедуктивной системы все больше конкурируют теоретические описания, основанные на применении метода аппроксимации, теоретические схемы, использующие компьютерные программы, и т.д.» (17, 630).

В.С. Степин также говорит о появлении “человекоразмерных” объектов, требующих пристального изучения. Но в поиске истины и преобразования такого рода объектов непосредственно затрагиваются гуманистические ценности. «Научное познание начинает рассматриваться в контексте социальных условий его бытия и его социальных последствий как особая часть жизни общества, детерминируемая на каждом этапе своего развития общим состоянием культуры данной исторической эпохи, ее ценностными ориентациями и мировоззренческими установками» (17, 632). Все больше начинают говорить о моральной ответственности ученых за результаты научного познания. Это означает, что теперь истина перестает рассматриваться как господствующая или нейтральная ценность относительно иных видов ценностей. Все ценности – научные, нравственные, политические – начинают рассматриваться в рамках единой ценностной системы, позволяющей со-измерять и со-относить между собою отдельные ценности и нормы. Наука начинает рассматриваться как часть культурной и общественной жизни, активно взаимодействующая с другими формами культуры. Идеал ученого постепенно изменяется: от беспристрастного зрителя к активному участнику общественных процессов.

Черты постнеклассической рациональности:

1. Парадигма целостности, глобальный взгляд на мир. Выдвижение на первый план междисциплинарных и проблемно ориентированных форм исследовательской деятельности.

2. Сближение физического и биологического мышления.

3. Объектами современных междисциплинарных исследований все чаще становятся уникальные системы, характеризующиеся открытостью и саморазвитием: исторически развивающиеся и саморегулирующиеся системы, в которые в качестве особого компонента включен человек.

4. Гуманитаризация естественно-научного знания, радикальное «очеловечивание» науки. Человек входит в картину мира не просто как активный ее участник, а как системообразующий принцип. Это говорит о том, что мышление человека с его целями, ценностными ориентациями несет в себе характеристики, которые сливаются с предметным содержанием объекта.

5. В качестве парадигмальной теории постнеклассической науки выступает синергетика - теория самоорганизации, изучающая поведение открытых неравновесных систем. Новые императивы века: нелинейность, необратимость, неравновесность, хаосомность.

6. В новый, расширенный объем понятия «рациональность» включена интуиция, неопределенность, эвристика и другие, нетрадиционные для классического рационализма, прагматические характеристики, например польза, удобство, эффективность.

Итак, три крупных стадии исторического развития науки, каждую из которых открывает глобальная научная революция, можно характеризовать как три исторических типа научной рациональности, сменявшие друг друга в истории техногенной цивилизации. Это – классическая рациональность, соответствующая классической науке в двух ее состояниях – додисциплинарном и дисциплинарно организованном), неклассическая рациональность (соответствующая неклассической науке) и постнеклассическая рациональность, связанная с радикальными изменениями в основаниях науки (соответствующая постнеклассической науке). Между ними, как этапами развития науки, существуют своеобразные “перекрытия”, причем появление каждого нового типа рациональности не отбрасывало предшествующего, а только ограничивало сферу его действия, определяя его применимость лишь к определенным типам проблем и задач.

Каждый этап исторического развития характеризуется особым состоянием научной деятельности, направленной на постоянный рост объективно-истинного знания. Если схематично представить эту деятельность как отношения “субъект-средства-объект” (включая в понимание субъекта ценностноцелевые структуры деятельности, знания и навыки применения методов и средств), то описанные этапы эволюции науки, выступающие в качестве разных типов научной рациональности, характеризуются различной глубиной рефлексии по отношению к самой научной деятельности.

Классический тип научной рациональности, центрируя внимание на объекте, стремится при теоретическом объяснении и описании элиминировать все, что относится к субъекту, средствам и операциям его деятельности. Такая элиминация рассматривается как необходимое условие получения объективно-истинного знания о мире. Цели и ценности науки, определяющие стратегии исследования и способы фрагментации мира, на этом этапе, как и на всех остальных, детерминированы доминирующими в культуре мировоззренческими установками и ценностными ориентациями. Но классическая наука не осмысливает этих детерминаций.

Неклассический тип научной рациональности учитывает связи между знаниями об объекте и характером средств и операций деятельности. Экспликация этих связей рассматривается в качестве условий объективно-истинного описания и объяснения мира. Но связи между внутринаучными и социальными ценностями и целями по-прежнему не являются предметом научной рефлексии, хотя имплицитно они определяют характер знаний (определяют, что именно и каким способом мы выделяем и осмысливаем в мире).

Постнеклассический тип рациональности расширяет поле рефлексии над деятельностью. Он учитывает соотнесенность получаемых знаний об объекте не только с особенностью средств и операций деятельности, но и с ценностно-целевыми структурами. Причем эксплицируется связь внутринаучных целей с вненаучными, социальными ценностями и целями.

Каждый новый тип научной рациональности характеризуется особыми, свойственными ему основаниями науки, которые позволяют выделить в мире и исследовать соответствующие типы системных объектов (простые, сложные, саморазвивающиеся системы). При этом возникновение нового типа рациональности и нового образа науки не следует понимать упрощенно в том смысле, что каждый новый этап приводит к полному исчезновению представлений и методологических установок предшествующего этапа. Напротив, между ними существует преемственность.

Неклассическая наука вовсе не уничтожила классическую рациональность, а только ограничила сферу ее действия. При решении ряда задач неклассические представления о мире и познании оказывались избыточными, и исследователь мог ориентироваться на традиционно классические образцы (например, при решении ряда задач небесной механики не требовалось привлекать нормы квантово-релятивистского описания, а достаточно было ограничиться классическими нормативами исследования). Точно так же становление постнеклассической науки не приводит к уничтожению всех представлений и познавательных установок неклассического и классического исследования. Они будут использоваться в некоторых познавательных ситуациях, но только утратят статус доминирующих и определяющих облик науки.

Когда современная наука на переднем крае своего поиска поставила в центр исследований уникальные, исторически развивающиеся системы, в которые в качестве особого компонента включен сам человек, то требование экспликации ценностей в этой ситуации не только не противоречит традиционной установке на получение объективно-истинных знаний о мире, но и выступает предпосылкой реализации этой установки. Есть все основания полагать, что по мере развития современной науки эти процессы будут усиливаться. Техногенная цивилизация ныне вступает в полосу особого типа прогресса, когда гуманистические ориентиры становятся исходными в определении стратегий научного поиска. Вместо чисто объективистского видения мира выдвигается такая система построения науки, в которой обязательно присутствует в той или иной мере “антропный принцип”. Суть его состоит в утверждении принципа: мир таков потому, что в нем есть мы, любой шаг познания может быть принят только в том случае, если он оправдан интересами рода людей, гуманистично ориентирован. Постнеклассическое видение мира с его нацеленностью на “человекоразмерные” объекты предполагает поворот в направленности научного поиска от онтологических проблем на бытийные. В данном свете и научная рациональность видится иначе. Сегодня надо искать не просто объективные законо-сообразные истины, а те из них, которые можно соотнести с бытием рода людей. Поэтому новую рациональность в отечественной литературе определяют также как неонеклассическую. Позитивным образом формируются не классический идеал, а неклассический и постнеклассический типы рациональности, которые, очевидно, и призваны будут воплотить новый идеал рациональности. Важно, однако, то, что выход за пределы классического идеала рациональности засвидетельствован с позиций различных традиций мировой философии.

Важным выводом в отношении проблемы рациональности является изменчивость эталонов рациональности: то, что сегодня признается иррациональным, на следующем этапе развития знания может быть признано сначала неклассически-рациональным, а затем – рациональным. Такая эволюция происходит сегодня, например, в современной медицине по отношению к различным альтернативным методам лечения и диагностики (акопунктуре, иглоукалыванию, гомеопатии). Появляются исследования, обосновывающие существование у человека слабых биоэлектромагнитных полей, наличие активных областей концентрации и циркуляции электромагнитной энергии, коррелирующих с «точками» и «каналами» традиционной китайской медицины. Эта область медицинских исследований еще не вполне соответствует эталону научности, но уже и не совершенно иррациональна. Она оказывается сегодня областью неклассически-рациональной медицины, частично соответствующей идеалу рациональности. По отношению к этой области действует принцип редукции, когда официальная медицина не может ни совершенно принять, ни совершенно отвергнуть новые методы, и потому пытается выявить в них некоторое «рациональное зерно» и свести к нему эти методы, скептически относясь к осталь.ным элементам нового знания. В то же время такая более щадящая позиция медицины к альтернативным подходам является в свою очередь следствием некоторого изменения идеалов медицинской рациональности в последнее время.

Мы видим, таким образом, что понятие рациональности чрезвычайно значимо при построении и развитии научного знания. Научное сообщество всегда руководствуется некоторой системой эталонов рациональности-научности, с точки зрения которых ученые постоянно производят оценки возможного нового знания, определяя, способно ли оно войти в состав науки. Здесь есть и положительные и отрицательные стороны. Отнесение к эталону позволяет как охранять научное знание от разрушения, так и способно затормозить его развитие. Найти правильный баланс между этими крайностями всегда очень непросто.

Классическая, когерентная и прагматическая концепция истины.

Классическая концепция истины . Истина – адекватное отражение объективной реальности познающим субъектом, воспроизводящее познаваемый предмет так, как он существует вне и независимо от сознания. «Адекватность» (или «верность» отражения) означает, что сам результат познания есть отображение, причинно-обусловленное отображаемым. Иными словами, под истиной здесь понимается соответствие человеческих знаний реальному положению дел, объективной реальности.

Классической данная концепция называется потому, что оказывается древнейшей из всех концепций истины: именно с нее и начинается теоретическое исследование истины. Первые попытки ее исследования были предприняты Платоном и Аристотелем. Классическое понимание истины разделяли Фома Аквинский, Гольбах, Гегель, Фейербах, Маркс; разделяют его и многие философы 20 века. Этой концепции придерживаются и материалисты, и идеалисты, и теологи.

Когерентная концепция истины была развита неопозитивистами Нейратом и Карнапом . С их точки зрения, истинность основана на согласованности предложений в определенной системе. Любое новое предложение истинно, если оно может быть введено в систему, не нарушая ее внутренней непротиворечивости. Быть истинным – значит быть элементом непротиворечивой системы. При этом система понимается как языковая структура, дедуктивно развитая из совокупности исходных аксиом. Иными словами, теория когеренции утверждает, что истинное знание всегда внутренне непротиворечиво, системно упорядочено и в то же время не противоречит фундаментальному знанию, существующему в науке.

Прагматическая концепция истины . Суть концепции сводится к тому, что знание должно быть оценено как истинное, если оно способно обеспечить получение некоего реального результата. Иными словами, истинность знания определяется его практическими последствиями, пользой (Пирс) . Под практической полезностью прагматизм понимает не подтверждение объективной истины критерием практики, а то, что удовлетворяет субъективно-личные интересы индивида. Джемс писал, что истина есть то, «что лучше «работает» на нас, что лучше всего подходит к каждой части жизни и соединимо со всей совокупностью нашего опыта».

Фактически мир нашего опыта – это единственно реальный мир подлинных ценностей (того, к чему мы стремимся, чем мы дорожим и что хотели бы сохранить в нашей жизни). Познание – не что иное как действие, направленное достижение ценностей, благ, т.е. истины в понимании прагматистов. Истина – это прагматическое верование (то, во что нам выгоднее верить).

В широком смысле понятие рациональности является, по сути, синонимом «разумного», разумного познания в отличие от мифологичес-кого, художественного и пр. Такой аспект во многом характерен для философии Нового времени, в которой Р. понимается как всеобщее, абстрактное, внекультурное и внеисторическое свойство человека, как универс. показатель его разумности. В узком смысле рациональность понимается как относительно устойчивая совокупность правил, норм, стандартов, эталонов духовной и материальной деятельности , а также ценностей , общепринятых и однозначно понимаемых всеми членами данного сообщества, которые эти стандарты задают.

Понятие рациональности играет большую роль в основных философских школах и течениях 20 в. Наибольший вклад в развитие теории рациональности внес Макс Вебер . Для него рациональность эквивалентна экономической калькуляции, определяющей наиболее выгодную и прибыльную стратегию поведения. Так, идея рациональности находит у Вебера свое специфически «западное выражение» в современном капиталистическом обществе с его рациональной религией (протестантизм), (бюрократия), денежным обращением, обеспечивающими возможность последовательно рационального поведения в хозяйственной сфере, позволяя добиться здесь предельной эконом. эффективности. Эта тенденция, по Веберу, проникает во все сферы межличностных взаимоотношений и культуры.

Вебер выделяет три типа рациональности : 1) западный тип, содержательную предпосылку которого образовывала иудаистски–христиан-ская форма религиозности; 2) китайский (даосистски–конфуцианский) тип и 3) индуистски–буддистский тип рациональности.

Различие этих типов рациональности обусловливается различием способов отношения к миру, задаваемых соответствующими религиозными «картинами мира». Даосистски–конфуцианская «картина мира» задает приспособленческий тип отношения к миру; индуистски–буддистская – ориентирует человека на бегство от мира, иудаистски-христианская – на овладение миром. Т. обр., религиозные «картины мира» определяют своеобразие соот. типов рациональности не по форме, а по содержательной направленности утверждаемых ими осново-полагающих мотивов и способов человеческих действий.

Рациональность, нормативность – одна из основных характеристик европейской цивилизации . Западный тип характеризуется рациональной религией (протестантизм), рациональным правом, управлением (бюрократия), денежным обращением, обеспечивающими возможность последовательно рационального хозяйствования, позволяя добиться здесь предельной экономической эффективности.

По Веберу, западный тип рациональности парадоксален . Парадокс заключается в том, что по мере углубления процесса рационализации, начинающегося с рационализации религиозной «картины мира», происходит лишение мира покрова тайны. Соответственно происходит разрушение религиозной «картины мира», этой фундаментальной предпосылки «западного типа рациональности», что угрожает существованию его самого. Отсюда возрастание роли науки как новой содержательной предпосылки, задающей направление рационализации в радикально «расколдованном» мире.

54. Уровни научного познания: эмпирический и теоретический.

Можно выделить несколько структурных критериев, лежащих в основе этих уровней научного познания.

По предмету исследования: эмпирическое познание непосредственно направлено на конкретный объект; теоретическое же познание связано с совершенствованием и развитием понятийного аппарата науки и направлено на всестороннее познание объективной реальности посредством этого аппарата в ее существенных связях и закономерностях. По содержанию: эмпирическое познание отражает внешние связи, являющиеся свойствами предметов; теоретическое познание проникает в сферу внутренних, существенных их связей и закономерностей.

По применяемому инструментарию: эмпирическое познание использует методы наблюдения, описания, эксперимента, а теоретическое – методы абстрагирования, идеализации, моделирования. По форме: эмпирическое познание выражает свои результаты в общих представлениях и отдельных понятиях, а теоретическое познание фиксирует свое содержание в формах теорий, элементы которых связываются логическими доказательствами. По связи с общест. прогрессом: эмпирическое познание обслуживает существующие виды практики, производства; теоретич. знание всегда содержит в себе принципиально новые формы производственной и социально активности.

Но эмпирическое познание обладает существенным антропологическим преимуществом перед теоретическим. Если в теоретическом бытии человек выступает лишь как профессионал познания, лишь как субъект, то в сфере эмпирического человек выступает как целостная личность. В истории философии соотношение эмпирического и теоретического выступает как противоположность эмпиризма и рационализма.

Оба вида исследования органически взаимосвязаны и предполагают друг друга в целостной структуре научного познания. Эмпирическое исследование, выявляя новые данные наблюдения и эксперимента, стимулирует развитие теоретического исследования, ставит перед ним новые задачи. С др. стороны, теоретическое исследование, развивая и конкретизируя содержание науки, открывает новые перспективы объяснения и предвидения фактов, ориентирует и направляет эмпирическое исследование. Наука не может совершенствоваться и развиваться, не обогащаясь новыми эмпирическими данными.

Любое творчество начинается с постановки проблемы, задачи, подлежащей разрешению. Индустриальная цивилизация - цивилизация рациональная, где ключевую роль играет наука, стимулирующая развитие новых идей и новых технологий.

Осознание многообразия форм существования научной рациональности, сопровождавшее философское осмысление научных революций XX в., в современной философии науки основывается на понятиях идеалов и типов рациональности.

Понятие «рациональное» многогранно. Рациональность научная, философская, религиозная - не альтернативы, а скорее грани единого и многоликого человеческого разума. Выявляя специфику этих особенностей рациональности, следует обратить внимание на приоритеты, акценты, ценности, которые определяют тот или иной тип рациональности. В нашей стране проведены серьезные исследования по проблеме исторических типов научной рациональности (М.К. Мамардашвили, В.С. Швырев, Э.Ю. Соловьев, В.А. Лекторский, П.П. Гайденко, А.П. Огурцов, В.С. Степин). Чаще всего выделяют два типа научной рациональности - классическую и неклассическую. Сегодня выделяют и третий ее тип, который Степин определяет как постнеклассическую научную рациональность.

Исследуя типы научной рациональности и давая им определение, акад. Степин обращает внимание на следующие критерии :

О характер идеалов и норм познания в данный период времени, фиксирующих способ познавательного отношения субъекта к миру;

О тип системной организации осваиваемых объектов и малых систем, больших саморазвивающихся систем и саморазвивающихся человекоразмерных систем;

О способ философско-методологической рефлексии, характеризующей тип рациональности.

На наш взгляд, характеристика исторических типов научной рациональности, данная Степиным, наиболее интересна, так как все три типа одновременно, хотя и не в равной степени, присутствуют сегодня в реальной науке.

Классический тип научной рациональности. Рождение феномена научной рациональности связано с коренным реформированием европейской философии в Новое время, выразившимся в ее сци- ентизации и методологизации. Основателем этой реформы принято считать Р. Декарта, побудившего человеческий разум освободиться от оков мистики и откровения, от рассудочной ограниченности схоластики.

Цель основателей рациональности состояла в утверждении науки (прежде всего математики и математизированного естествознания) как безоговорочного единственного лидера.

Наука Нового времени лишила легитимности любые апелляции к теологическим связям при объяснении явлений природы. Декарт и его последователи считали, что Бог является «первой», истинной, но не единственной субстанцией. Благодаря ему приходят к единству две другие субстанции - материальная и мыслящая. В материальной субстанции человек способен разобраться, познавая созданное свыше. Рационализм в широком смысле - это уверенность в способности разума, особенно разума просвещенного, руководимого правильным методом (с позиций эмпиризма рассуждал Ф. Бэкон, а с позиций рационализма - Р. Декарт), разгадать загадки природы, познать окружающий мир и самого человека и непременно с помощью разума постигать Бога. Философы Нового времени с помощью здравого смысла пытались решать практические жизненные задачи и в конечном счете переустроить общество на разумных началах. В отличие от Абсолюта человеческий разум - сомневающийся, ищущий, способный к заблуждениям и иллюзиям.

Классическая парадигма была первоначально связана с поисками «правильной» методологии научного исследования, которая должна привести к построению точной картины природы. Изменчивость и вариантность - признак заблуждения, возникающего в силу субъективных привнесений («идолов» или «призраков», как их называл Бэкон). Субъект познания при таком рассмотрении как бы выносился за скобки. Согласно этому представлению, принципы рационального высказывания должны были быть подчинены критической рефлексии, точному расчету и идеологической непредвзятости. Считалось, что они должны сохранять свое значение в любую эпоху, в любом культурно-историческом регионе.

Бэкон видел цель научного поиска в обогащении человеческой жизни новыми открытиями и благами. «Тот, кто считает, что целью всякой науки является ее практическая полезность, безусловноправ», - пишет он . Знание приобретается человеком не ради самого знания, а с тем чтобы господствовать над природой. Однако знание может стать силой только в том случае, если оно материально воплотится в технические изобретения. Поэтому Бэкон особое значение придавал техническим изобретениям, которые должны быть продуктом научной мысли, а не ремесленного творчества или магии.

Эксперимент предполагает активное вмешательство человека в ход природных процессов путем использования технических средств. Бэкон считал опыт основой естествознания, а естественные науки провозгласил матерью всех наук. Объективность может быть достигнута, если природа будет отражаться на саму себя. Например, температуру воды можно измерить, используя термометр, где вода оказывает воздействие на ртуть. Таким образом, опыт или эксперимент служит той ареной, где природные агенты взаимодействуют друг с другом, а не с человеком. В этой ситуации, считал Бэкон, человек является лишь сторонним наблюдателем.

Эксперимент выступает как посредник между человеком и природой и создает возможность получения объективного знания. Бэкон сформулировал определенные правила своего метода и тем самым дал «органон», или логику опыта. Логические правила представляют собой механизм передачи истинности от опытных данных самого низкого уровня до высших аксиом.

В XVII-XVIII вв. эти идеалы и нормативы исследования справлялись с целым рядом конкретизирующих положений, которые выражали установки механистического понимания природы. В соответствии с этими установками строилась и развивалась механистическая картина природы, которая одновременно выступала и как картина реальности применительно к сфере физического знания, и как общенаучная картина мира. В научно-рациональном познании природы, понимаемой как механизм, нельзя найти ответ на смысложизненные проблемы, хотя надо учитывать, что в реальной истории науки формирование механистической картины мира в значительной мере сопрягалось с определенными ценностными установками. Так, защитники механицизма (Декарт, Гассенди, Бойль, Ньютон) доказывали его преимущества, выдвигая аргументы ценностного порядка.

В XIX в., преимущественно в его последней четверти, произошел парадигмальный сдвиг, выразившийся в том, что вместо редукции к механистической картине мира стали использовать редукцию ко всему массиву физического знания (прежде всего благодаря такой редукции физику называли лидером естествознания). Возникла новая парадигмальная наука - классическая физика, явными примерами которой стали электромагнитная теория Максвелла, уравнение теплопроводности Фурье, статистическая физика и т.д. В то же время в новых направлениях науки, таких, как химия, биология, формируются специфические картины реальности, не- редуцируемые к механистической картине. Меняется и обогащается смысловое содержание таких категорий, как «вещь», «состояние», «процесс», «целое», «причинность», «пространство», «время», относящихся к процессу развития. Механистическая картина мира утрачивает статус общенаучной.

В конце XIX в. начинается глобальная научная революция, связанная со становлением неклассического естествознания.

Изменение исходных требований к конечной интерпретации научной теории и понимание того, какой именно должна и может быть теория, претендующая на описание явления, - все эти постепенные изменения привели к новому пониманию того, что следует считать образцом научности и рациональности. В рамках классического естествознания возникли элементы нового неклассического мышления.

Неклассический тип научной рациональности. Особенность этапов развития типов научной рациональности состоит в следующем: «между ними, как этапами развития науки, существуют своеобразные “перекрытия”, причем появление каждого нового типа рациональности не отбрасывало предыдущего, а ограничивало сферу его действия, определяя его применимость только к определенным типам проблем и задач» .

Неклассическая парадигма исходила из представления, что нет какого-то «абсолютного» научного метода типа декартовского или ньютоновского и что знания об объектах должны учитывать характер методов и средств исследования. Так, В. Гейзенберг подчеркивал, что ответ природы на вопрос исследователя зависит не только от ее устройства, но и от способа постановки вопроса.

В эпоху неклассической науки ведущее значение приобрели проблемы «активности» научных теорий, их включенности в структуру научного метода. Научный метод можно определить как теорию в действии по приобретению новых знаний. Включенность теории в структуру научного метода приводит к тому, что метод становится все более эффективным в изучении разнообразных фрагментов действительности.

Научный метод имеет два начала - экспериментальное (опытное) и теоретическое. Его преобразование связано с развитием новых научных теорий, с судьбами теоретических идей и представлений, с процессами революционных преобразований в физике (открытие делимости атома, становление релятивистской и квантовой теорий), космологии (концепция нестационарной Вселенной), химии (квантовая химия), биологии (становление генетики), с возникновением кибернетики и теории систем, с которыми менялись научные картины мира.

Для методов неклассической науки характерны прежде всего вероятностные, статистические подходы, которые преобразуют само видение мира, содержат больше внутренних возможностей для репрезентации свойств и закономерностей бытия, нежели теоретические системы, построенные на базе принципиально жесткого детерминизма.

Как отмечает акад. Степин, на этом этапе картины реальности, вырабатываемые в отдельных науках, еще сохраняли свою самостоятельность, но каждая из них участвовала в формировании представлений, которые затем включались в общенаучную картину мира. Последняя в свою очередь не рассматривалась как точный и окончательный портрет истинного знания о мире.

Русский философ Н.А. Бердяев, размышляя о научной рациональности и ее специфике в сравнении с философией, считал, что наука должна освободиться от метафизических предрасположений и что это лучше и для науки, и для философии .

В то же время само научное теоретизирование, во-первых, в своем развитии наталкивалось на трудности каждый раз, когда вставало перед необходимостью переосмыслить собственные основания вне социокультурного контекста. Во-вторых, при разрешении проблем естествознания приходилось использовать категориальный аппарат философии, рассматривать вопросы более широкой проблематики. Прежде всего речь идет о базисных моделях мироздания - исходных представлениях о принципах строения и эволюции мира. Для неклассической науки такими моделями являются вероятностные, статистические модели, которые в конечном счете определяли общее мировосприятие и мировоззрение. Многие работы А. Эйнштейна, В. Гейзенберга, Н. Бора пронизаны философскими размышлениями. Все это создавало условия для научного диалога между философией и наукой, для развития философии естествознания.

В конце 1960-х - начале 1970-х гг. началось переосмысление роли науки в системе культуры, сопровождавшееся ее острой критикой. Так как связи между внутринаучными и социальными ценностями и целями по-прежнему не являлись предметом научной рефлексии, целый ряд представителей науки выступил с программой ее радикальной перестройки. Так, в 1973 г. в Париже выходит сборник документов и статей под характерным названием «Самокритика науки», где большое внимание уделялось критике сциентизма, рассматриваемого как идеология, которую выработала наука и которая становилась новой религией XX в. .

М. Хайдеггер еще в 1955 г. в работе «Отрешенность» пишет, что лауреаты Нобелевской премии объявили в своем обращении: «Наука (т.е. современное естествознание) - путь к счастью человека». Размышляя над этим утверждением, немецкий философ задает вопрос: «Возникло ли оно из размышления? Задумалось ли оно над смыслом атомного века?» Хайдеггер с тревогой говорит о новой техногенной цивилизации, когда «с помощью технических средств готовится наступление на жизнь и сущность человека, с которым не сравниться даже взрыву водородной бомбы. Так как, даже если водородная бомба и не взорвется и жизнь на Земле сохранится, все равно зловещее изменение мира неизбежно надвигается вместе с атомным веком» . Дебаты с критиками науки побудили ученых к рефлексии о науке, ее структуре, целях, социальном характере и взаимных связях научного знания с культурой, с ее базисными универсалиями.

В1970 г. выходит в свет второе, дополненное издание книги Т. Куна «Структура научных революций», которая вызвала широкие дискуссии. С этого времени можно говорить об утверждении в историко-научных исследованиях новой микроаналитической стратегии, когда ученый и его деятельность рассматривались в социокультурном контексте.

В связи с этим стоит привести слова А. Эйнштейна, который в 1930-е гг. писал своему другу, нобелевскому лауреату Максу фон Лауэ: «Твое мнение о том, что человек науки в политических, т.е. в человеческих, делах в широком смысле не должен подавать своего голоса, я не разделяю. Ты ведь видишь на основании сложившихся в Германии отношений, куда ведет такое самоограничение. Это означает лишь, что слепые и безответственные уступают руководству (страны) без сопротивления. Не кроется ли за этим недостаток чувства ответственности? Где бы были мы теперь, если бы люди, подобные Джордано Бруно, Спинозе, Вольтеру, Гумбольдту, думали и действовали так же» .

Постнеклассический тип научной рациональности. Современная наука, концентрирующая внимание на таких типах объектов, как сложные саморазвивающиеся системы, в которые включен человек, требует новой методологии, учитывающей аксиологические и социальные факторы. Научная рациональность является одной из доминирующих ценностей культуры, однако тип научной рациональности должен будет меняться. Сегодня научные сообщества пересматривают свое отношение к природе как к бесконечному резервуару, выступающему чем-то внешним для человека. Складывается новое понимание субъекта, согласно которому человек является частью биосферы как целостного организма.

Традиционно наука и техника считались морально нейтральными, а ученый в глазах общества не нес ответственности за результаты применения своих разработок. Вместе с тем их результаты и достижения могут быть использованы как во благо человеку, так и во зло ему.

В настоящее время во многих странах (США, ФРГ и др.) активно обсуждаются этические кодексы ученого, инженера. Жизненно важной стала проблема морального разума. Б. Паскаль назвал разум «логикой сердца». В центре внимания морального разума должно стоять предотвращение ущерба или вредных последствий для жизни на Земле. В свое время Эйнштейн отмечал, что проблема нашего времени - не атомная бомба, проблема нашего времени - человеческое сердце.

В связи с этим трансформируется идея «ценностно-нейтрального исследования». Объективно истинное объяснение и понимание применительно к «человекомерным» объектам (медико-биологическим объектам, объектам экологии, объектам биотехнологии, системам человек-машина) не только допускают, но и предполагают включение аксиологических факторов в состав объясняющих положений.

Если классическая наука была ориентирована на постижение все более сужающегося изолированного фрагмента действительности, выступающего в качестве предмета той или иной научной дисциплины, то специфику науки современной эпохи определяют комплексные исследовательские программы, в которых принимают участие специалисты различных областей знания.

Объектами современных междисциплинарных исследований все чаще становятся уникальные исследования, характеризующиеся открытостью и саморазвитием. Такого типа объекты постепенно начинают определять и характер предметных областей основных фундаментальных наук, детерминируя облик современной постнеклассической науки.

Ориентация современной науки на исследование сложных исторически развивающихся систем существенно перестраивает идеалы и нормы исследовательской деятельности.

В недрах науки формируются новые стратегии исследования, в частности синергетическая. Историчность системного комплексного объекта и вариантность его поведения предполагают широкое применение особых способов описания и предсказания его состояний - построение сценариев возможных линий развития системы в точках бифуркаций. С идеалом строения теории как аксиоматически дедуктивной системы все больше конкурируют теоретические описания, основанные на использовании метода аппроксимации; теоретические схемы, использующие компьютерные программы, и т.д. Естествознание все шире привлекает принципы исторической реконструкции, которая выступает особым типом теоретического знания, ранее применявшегося преимущественно в гуманитарных науках (истории, археологии, герменевтике) .

Человечество вступило в непростую эпоху глубоких перемен. Перемен во всем: в стиле жизни и в стиле мышления, в системе воззрений и системе ценностей. Эти изменения не могли не затронуть науку и ту сферу интеллектуальной деятельности, которая занята осмыслением науки, - философию. Многие выдающиеся естествоиспытатели XX в. - А. Эйнштейн, Н. Бор, В. Гейзенберг, М. Борн, И. Пригожин, В.А. Фок, А.А. Любищев, В.А. Энгельгард и др. - неоднократно отмечали важную роль философии науки для прогресса естествознания. Конечно, эта роль не всегда была однозначной. Например, вторжение идеологии в научный рационализм принесло науке немало вреда. Тем не менее развитие философии науки с полной определенностью показало, что ее контакт и диалог с наукой возможны и необходимы.

В ходе диалога возникают острые дискуссии по вопросам, которые до конца не исследованы. Приведем некоторые из них:

• 0 Можно ли утверждать, что наука ответственна за кризис культуры? Или она препятствовала этому кризису?
• 0 Если в постнеклассической науке большую роль играет математический или вычислительный эксперимент, то реализуем ли идеал ценностно нейтрального знания?
• 0 Каковы должны быть взаимоотношения науки и интеллектуальных образований, претендующих на место науки в современной культуре (альтернативного знания, паранауки, теософии и т.д.)?
• 0 Как относится научный рационализм к постмодернистскому представлению о принципиальном плюрализме концепций и мнений?
• 0 Что такое Интернет?
• 0 Можно ли сказать, что возникающий тип научной рациональности не полностью, но в своих существенных чертах, подобен тому, который уже существовал в античности?
• 0 Какие смысложизненные ориентиры должны измениться в самой культуре современной цивилизации, чтобы создать предпосылки для решения глобальных проблем и реализации нового типа цивилизационного развития?

Отвечая на эти вопросы, мы пытаемся понять, как в XXI в. будет изменяться научная рациональность.

И т а к, в постнеклассической науке идеи историзма и эволюции сливаются в общую картину глобального эволюционизма; объектом науки становятся «человекоразмерные системы», а в состав объясняющих положений включаются социальные цели и ценности.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

• 1. Бердяев Н.Л. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989.
• 2. Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук // Соч. Т. 1.М., 1971.
• 3. ЛенкХ. Размышления о современной технике. М., 1996.
• 4. Огурцов А.П. Социальная история науки: две стратегии исследований // Философия, наука, цивилизация. М., 1999.
• 5. Степин В.С. Теоретическое знание. М., 2003.
• 6. Степин В. С., Горохов В. Г., Розов М.А. Философия науки и техники. М., 1999.
• 7. Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. М., 1991.