Реальная критика революционеров демократов основные идеи. Философия русских революционных демократов

Вошли в историю 1917 года под общим термином, как партии «революционной демократии». Сам термин «революционная демократия» был пущен в оборот, как известно, меньшевиком Церетели . Вместе с Чхеидзе , Скобелевым и Керенским , Церетели был одним из возглавителей Центрального Исполнительного Комитета образовавшегося в дни революции Петроградского Совета . Церетели стремился вложить в понятие демократии вместо правового принципа, принцип основанный на классовой доктрине. Термин «революционная демократия» бил на то, что все те, кто остается за рамками социалистических партий являются представителями не демократии, а «буржуазии». Немарксисты, в частности большинство эсеров, слепо «пользовались этим демагогическим, антиправовым и антидемократическим в своей сущности приемом. Отсутствие массовых демократических партий в предреволюционной России и выход из подполья того остова, на базе которого создались эсеровская, меньшевицкая, большевицкая партии, привело к тому, что в политическую жизнь страны была внесена сектантская узость, нетерпимость, болезненная страсть к самоизоляции и весьма растяжимое признание основных прав демократии – все то, о чем еще на Таммерфорсском съезде эсеров в 1907 году предупреждал свою партию знаменитый террорист Григорий Гершуни .

Церетели и Чхеидзе принадлежали к российской социал-демократии меньшевицкого толка. Никогда не следует забывать, что несмотря на раскол в 1903 году , и большевики и меньшевики стремились осуществить в основном ту же самую программу и только в 1919 году, когда Ленин (на VIII съезде партии ) добился значительных изменений программного порядка, оба течения формально перестали жить в рамках одной партии. Именно поэтому, несмотря на глубокие расхождения с большевиками , меньшевики в целом не могли вести и не вели последовательной, активной борьбы с большевизмом.

Меньшевики считали возможным допустить развитие, как они говорили, «буржуазно-демократической» революции без обязательного захвата государственной власти. Согласно классической трактовке марксизма Энгельсом , они считали, что в такой по преимуществу крестьянской стране, как Россия 1917 года, сначала должен быть установлен демократический режим, позволяющий дальнейшее, не задерживаемое ничем развитие капитализма. В ходе этого развития все крепнущий рабочий класс сможет «преодолеть реакционный характер крестьянства» и тогда наступит второй этап, этап революции – социалистической. Насилие над этим неизбежным, согласно марксистской доктрине, историческим процессом могло в представлении большинства меньшевиков лишь «сорвать» революцию, привести к победе сил реакции. Поэтому большинство меньшевиков после Февраля 1917 поддерживало Временное правительство и было оборонцами. Однако твердо и до конца на этой позиции стояли немногие – в том числе Плеханов . Другие, сначала медленно, а потом, после захвата власти, все поспешнее, перекочевывали в лагерь большевиков (Ю. Лурье-Ларин, Гольдендах-Рязанов , Вышинский , Хинчук, Антонов-Овсеенко , Майский, Трояновский и многие другие).

Необходимо подчеркнуть, что до 1917 года Ленин не выступал четко и определенно против классической как для русских, так и для западных марксистов программы. Наоборот он назвал Троцкого «полуанархистом», когда тот в 1912 году выдвинул теорию «перманентной революции» , основанную на опыте советов 1905 года: о том, что, будучи даже в меньшинстве, пролетариат может захватить и удержать власть, используя путем насилия огромную массу русского крестьянства, как базу для развития мировой социалистической революции.

Небольшая, но весьма влиятельная группа меньшевиков во главе с Мартовым , Ю. Лариным, Сухановым-Гиммером , Стекловым-Нахамкисом и другими стояла, еще во время войны, на той точке зрения, что главной задачей является помощь социалистической революции на Западе и стояла на пораженческих позициях. Эта группа получила название «меньшевиков-интернационалистов». Разделяя «кредо», что нет врагов слева, эта группа в течение долгого периода стремилась сотрудничать с большевиками, а до VI съезда в августе 1917 года ее сторонники в провинции входили в объединенные комитеты партии.

Группа Мартова сильно разошлась с группой Плеханова, к которой в свою очередь стали близки некоторые большевики-оборонцы, например, Войтинский, Гольденберг и другие.

Меньшевизм оказался, таким образом, одним из самых слабых звеньев демократии именно в силу программной и организационной близости к большевизму.

Наиболее сильным течением в 1917 году оказалась партия социалистов-революционеров (сокращенно –

Русские революционеры-демократы были представителями особого течения в истории мировой экономической мысли. Будучи выразителями интересов крепостного крестьянства, идеологами крестьянской революции, они развивали своеобразные экономические идеи. В истории русского освободительного движения XIX в. действовали три поколения. Первым было поколение дворянских революционеров, их взгляды развили революционеры-разночинцы и революционеры-народники. В. И. Ленин писал:

«Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию. Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями «Народной воли»» .

Экономическая теория А.И. Герцена

В 40--60-е годы XIX в. антикрепостническое направление в России становилось значительно радикальнее и все больше ориентировалось на народные массы. Наступил период кризиса крепостнической системы в России. В это время в Западной Европе уже весьма отчетливо проявлялись противоречия капитализма. Поэтому представители революционно-демократического направления в России перспективы антикрепостнической борьбы стали связывать не с капитализмом, а с социализмом.

К дворянским революционерам наряду с декабристами принадлежал первоначально один из крупнейших представителей русской революционной демократии -- Александр Иванович Герцен (1812--1870).

В центре внимания Герцена находилась критика крепостничества.

Анализируя три формы крепостнической эксплуатации (барщину, натуральный и денежный оброк), Герцен отмечал, что в России XIX в. все большее место стала занимать последняя форма. Это было связано, указывал он, с развитием товарных отношений и промышленности, когда оброчных крестьян все больше отпускали на заработки и использовали в качестве крепостных рабочих на промышленных предприятиях. Поэтому «развитие промышленности, фабрик и самое распространение политической экономии, переложенной на российские нравы, дали тысячу новых средств употреблять крестьян на пользу».

Герцен дал анализ системы экономических отношений феодализма, но не показал генезиса крепостного права, сведя его возникновение к насилию. Не было отмечено им и развитие капиталистических тенденций в крепостной России.

Но, принадлежа к поколению дворянских революционеров, Герцен допускал отступление от демократизма к либерализму. Либеральные колебания Герцена побудили его апеллировать к Александру II в надежде, что реформа сверху может разрешить крестьянский вопрос. Тем не менее, издатель «Колокола» боролся за освобождение крестьян с землей, ставил вопрос о полном уничтожении помещичьего землевладения. С расширением в стране освободительного, в том числе крестьянского, движения росла революционность его взглядов.

А. И. Герцен указывал на перепроизводство товаров в капиталистическом обществе, непроизводительное уничтожение огромных богатств, безработицу. Ему же принадлежит яркая характеристика противоположности между городом и деревней, а также между умственным и физическим трудом. Единственным выходом из противоречий капитализма русский демократ считал уничтожение его путем революции, силами народных масс.

Герцен критически относился к буржуазной политической экономии. Он выступал против определения ее как науки о богатстве и говорил, что такая наука основана на правиле «имущему дается». Разоблачая классовый характер буржуазной политической экономии, Герцен огонь своей критики направил преимущественно против теорий вульгарных экономистов. Он показал их отличие от классической буржуазной политической экономии. Герцен писал, что сначала за экономическую науку взялись люди мыслящие, которые умели поднять ее в ту высокую сферу общечеловеческих интересов, вне которой она не имеет действительного значения. Но затем возобладала «пошлая посредственность», в ее руках наука Адама Смита измельчала, выродилась в торговую смышленость. Движение вспять буржуазной политической экономии Герцен объяснял тем, что буржуазия перестала играть прежнюю прогрессивную роль. Революционный демократ ставил вопрос о создании новой экономической науки, которая будет служить народу и превратится «из эмпирического свода рассуждений и наблюдений, не смеющего касаться до святых твердынь существующего, в экономическую науку, посягающую на все». Герцен рассматривал будущую политическую экономию как революционную теорию, призванную преобразовать мир и стать научным обоснованием социализма.

Герцен еще в 30-е годы стал социалистом. Но его социализм был утопическим. На революционного демократа России большое влияние оказали социалисты-утописты Запада, в особенности Сен-Симон, Фурье, Оуэн. Но, высоко оценивая учение великих социалистов-утопистов, Герцен вместе с тем видел, что это лишь начало развития социалистических идей, «первый лепет» или «чтение по слогам».

Экономическая теория А.Г. Чернышевского

Николай Гаврилович Чернышевский (1828-- 1889) -- непосредственный предшественник марксизма в России, сделавший значительный шаг вперед по сравнению с домарксовым утопическим социализмом. Социально-экономические воззрения крупнейшего русского революционного демократа были непосредственно связаны с общественными условиями своей страны середины XIX в. Отсталость экономического строя, слабое развитие капиталистических отношений, сдерживаемое феодальными пережитками, выдвигало на первый план классовый антагонизм между помещиками и крепостным крестьянством.

Основой мировоззрения Н. Г. Чернышевского был антропологический материализм. Он воспринял достижения немецкой классической философии, считал себя последователем Фейербаха. Развивая его учение, Чернышевский выдвигал критерием истинности практическую деятельность людей. В то же время в его теории значительное место заняла гегелевская диалектика. Своеобразный синтез материализма и диалектики в трудах Н. Г. Чернышевского все же не достиг исторического материализма. Хотя он и подвергал резкой критике теорию «естественного порядка», сам ставил в центр своей теории учение о неизменной, внутренне присущей человеку природе.

Исходный пункт исследования у Чернышевского -- отдельный человек. Но его абстрактный индивид существенно отличается как от абстрактного человека Фейербаха, так и от бентамовского «абсолютного эгоиста». Прежде всего Н. Г. Чернышевский рассматривает как исторически изменчивые материальные условия человеческого быта, которые выступают главнейшей предпосылкой экономической и социальной активности индивида, формируют его интересы. На почве анализа реальных исторических сдвигов в условиях материального быта Чернышевский преодолевает исторический идеализм Фейербаха. «Природа человека» рассматривается русским ученым как единство биологических и внешних, «натурных» (фактически -- социальных) ее сторон. В качестве представителя «человека вообще», т. е. в качестве представителя объективного общественного интереса, Чернышевский берет не абстрактного «среднего индивида» с неопределенным социальным положением, а труженика.

Главную роль в общественной жизни, указывал Чернышевский, играют материальные условия быта, составляющие «коренную причину всех явлений и в других, высших сферах жизни». Материальные условия быта формируются географической средой и трудом самого человека. Поскольку географическая среда не зависит от развития общества, «политическая экономия есть наука о материальном благосостоянии человека, насколько оно зависит от вещей и положений, производимых трудом».

Чернышевский выделяет в качестве решающего фактора развитие производственных процессов, понимая под этим совершенствование форм и методов производственной деятельности, прежде всего в результате роста технического оснащения труда. Законы производственной деятельности объективны и не подлежат изменению человеком. Но в понятие экономического быта Чернышевский включает и сложившиеся в обществе законы распределения, и господствующие формы собственности.

По словам Чернышевского, «принципы только одной части экономического быта, именно производства, налагаются на человека с необходимостью физических законов», остальные же элементы экономического быта устраиваются уже самим человеком и вполне подлежат власти исторических обстоятельств». Он следует здесь за Дж. С. Миллем: производство как сфера отношений человека к природе -- объективно, здесь человек полностью зависит от вещественных условий своей деятельности; зато распределение общественного продукта составляет сферу отношений между людьми, где есть простор для проявления их воли, интересов и разума. Сфера экономики делится Чернышевским на «производительные процессы» и «имущественные отношения». Нормативная задача политической экономии относится к последним.

Н. Г. Чернышевский, полагая, что возможно быстрое изменение не отношений производства («производительных процессов»), а отношений распределения, отражал в теории реальное экономическое состояние России того времени. Он видел возможности технического переворота, но не осознавал, что пружиной этого переворота является человеческая деятельность, протекающая в определенной общественной форме. В результате у Чернышевского сложилось неверное понимание движущих сил экономического прогресса: рост производительных сил, развитие производительных процессов происходит у него автономно от сдвигов в имущественных отношениях, как результат развития разума, простого накопления технических знаний. Незавершенность материалистического

Выдвинутая Чернышевским теория трудящихся, по его собственным словам, «главное свое внимание обращает на задачу о распределении ценностей. Принцип наивыгоднейшего распределения дан словами Адама Смита, что всякая ценность есть исключительное произведение труда, и правилом здравого смысла, что произведение должно принадлежать тому, кто произвел его. Задача состоит только в том, чтобы открыть способы экономического устройства, при которых исполнялось бы это требование здравого смысла»

Особое значение в развитии российской философии составляет философия русских революционных демократов В.Г. Белинского, А.И. Герцена, Н.А. Добролюбова, Н.Г. Чернышевского, Д.И. Писарева, их последователей и единомышленников. Они поставили философию на службу прогрессивного развития России.

Их философия развивалась под воздействием философских и общественно-политических идей декабристов. В период реакции, которая последовала после разгрома восстания декабристов, П.Я. Чаадаев с особой силой поставил вопрос об историческом пути развития России сравнительно с Западом. В то время как мир перестраивался заново, писал он, «мы по-прежнему ютимся в своих лачугах из бревёшек и соломы». Не означает ли это отклонение в мировой цивилизации, ставил вопрос Чаадаев. Своим выступлением он актуализировал и придавал остроту проблеме исторического пути России, которая затем почти в течении всего 19 в. станет одной из основных для отечественной философской мысли.

Идеи русских революционных демократов встретили противодействие со стороны славянофилов, которые подчёркивали историческую исключительность России, некую духовную целостность православно-христианского менталитета, его смирение, основывающегося на интуитивно-чувственном восприятии действительности. Они выступали категорически против уничтожения самодержавных отношений в стране. Западники с их восхвалением культуры европейских стран фактически также оказались в стане противников революционной демократии в России.

Поэтому борьба между славянофилами и западниками в дальнейшем трансформируется в размежевание между революционно-демократическими (к ним примкнут Герцен, Белинский, Чернышевский и некоторые другие представители западников и славянофилов) и либерально-дворянскими силами общества, которое будут определять внутриполитическую борьбу в стране многие десятилетия 19 в.

В центре этой борьбы был вопрос об отношении к самодержавию. Революционные демократы выступали против крепостного права, что получило отражение в столкновениях литературно-художественных и эстетических взглядов. Этим объясняется тот факт, что почти все представители материалистической философии России 19 в. являются литературными критиками и писателями.

В.Г. Белинский , пройдя сложный путь идейно-теоретических исканий, испытав на себе глубокое влияние гегелевской философии, сумел правильно определить её идеалистическую ограниченность. Созданная им Эстетическая теория критического реализма (« натуральной школы») оказала влияние на развитие русской литературы и художественной литературы в целом.

В истории, несмотря на кажущее засилие случайностей, господствует необходимость. Признание исторической необходимости не исключает творческой активности личности. Основа физического и социального существования человека и его мышления – действительность.

Народ – субъект исторического процесса. Взаимоотношение выдающейся личности и народа аналогично соотношению случайности и необходимости.

В духовном развитии общества особое место занимает, помимо философии, наука и искусство. В истинном искусстве содержание и форма неразрывны. Теория «чистого» искусства антинародна.

Идеи Белинского оказали сильнейшее воздействие на философскую и общественно-политическую мысль, в частности на мировоззрение петрашевцев.

А.И. Герцен – друг и единомышленник В.К. Белинского, один из самых ярких мыслителей в истории русского материализма 40-60 гг. 19 в. Он имеет базовое физико-математическое образование. Герцен прекрасно знал учения Шеллинга, Гегеля, Сен-Симона и других западных философов. Диалектику Гегеля он воспринимал как «алгебру революции». При этом для философии Герцена характерны многие типичные для отечественной философии черты: системность, народность, всесторонность. Он подчёркивал единство природы и человека, материи и сознания, эмпирических фактов и рационального мышления, сознательной и бессознательной деятельности, отдельного индивида и всего народа, естествознания и философии, науки и практики и т.п.

Уже в «Письмах об изучении природы» он чётко с материалистических позиций решает Основной вопрос философии и последовательно развивает идею о необходимости тесного союза философии и естествознания как необходимого условия прогрессивного развития всего научного знания. Он вплотную подошёл к диалектическому материализму и остановился перед материалистическим пониманием общества.

В теории познания он логически стройно и блестяще критикует односторонность эмпиризма и рационализма.

Философию он трактует как теоретическое оружие в борьбе за общественный прогресс. Исторический прогресс он видел в «прогрессе содержания мыслей», в достижении «наибольшего соотношения между разумом и действительностью, в развитии общества к человеческой свободе.

Творцом истории, считал он, в конечном счёте является народ: движущая сила истории – борьба классов, «враждебных партий» и целью этой борьбы может быть только социализм как общество социальной справедливости . Социальная революция не отменяет государство немедленно, но использует его в интересах социалистического преобразования общества.

Н.Г. Чернышевский и его соратники (Добролюбов, Шелгунов, Антонович и др.), понимая историю философии как борьбу «двух линий», подвергали глубокой критике идеализм Канта, Гегеля, позитивизма и агностицизма. Они отстаивали материалистическую теорию познания, принцип конкретности истины, стремились раскрыть содержание и формы процесса познания на основе диалектики и достижений естествознания 19 в. Вместе с тем диалектическая трактовка у Чернышевского совмещалась с механистическими положениями.

На Чернышевского значительное влияние оказала философия Фейербаха. В своей основной работе «Антропологический принцип в философии» он трактовал человеческую деятельность как обусловленную в первую очередь биологическими и физиологическими константами. В этом он следует Фейербаху. Но в отличие от него Чернышевский дополняет характеристику человека экономическим, социально-политическим и этическим анализом. Вместе с тем, Чернышевский разрабатывает проблемы экономики, определяет материальные условия бытия как имеющие первостепенное значение для жизни человека. Здесь Чернышевский близок к воззрению Маркса. Но удельный вес экономизма в учении Чернышевского не столь велик, как в марксизме. Чернышевский в отличие от Маркса особое внимание уделяет не экономике, а этике и эстетике.

В этике Чернышевский – сторонник «разумного эгоизма», согласования поступков с внутренними убеждениями и рациональным выбором, который может быть сопряжён и с жертвами. Но жертва должна быть осмысленной. В противном случае она превращается - по словам Лопухова, героя романа Чернышевского «Что делать», - в «сапоги всмятку».

В эстетике Чернышевский также близок к материализму, для него прекрасное есть полнота самой жизни. Если речь идёт о произведении искусства, то оно должно оцениваться прежде всего в связи с реальной, повседневной жизнью.

Философия Чернышевского способствовала развитию русской культуры второй половины 19 в., привнеся в неё ряд жизнеутверждающих мотивов. Решающее значение в историческом развитии, по его мнению, принадлежит народным массам. В зависимости от материального положения в обществе люди делятся на классы. Политическая и идеологическая борьба – следствие экономических противоречий между классами и сословиями. Средства производства должны быть переданы в руки производителей материальных благ – трудящимся. Общество с неизбежностью будет преобразовано на социалистических началах.

Философия революционных демократов оказала прямое воздействие на мировоззрение таких выдающихся представителей науки в России, как И.М. Сеченов, И.И. Мечников, А.О. Ковалевский, И.П. Павлов, К.Я. Тимирязев и др., внесших большой вклад в развитие отечественной и мировой науки второй половины 19 – начала 20 в. Идейная, а часто и личная близость русских демократов с представителями культуры народов, входивших в состав Российской империи, явилась важным фактором возникновения и распространения материалистических и диалектических идей среди демократических кругов Украины, Белоруссии, народов Прибалтики, Закавказья и Средней Азии.

Реакцией на революционно-демократическую философию материализма 60-х гг. явились теологизированное гегельянство (Б.И. Чичерин), религиозно-мистический идеализм (П.Д. Юркевич, В.С. Соловьёв), позитивизм и неокантианство.

Религиозно-идеалистическая философия, продолжая традиции славянофильства, получает фундаментальное обоснование в трудах В.С. Соловьёва (1853 – 1900), построившего своеобразную систему «цельного знания» как синтеза науки и религии, призванного обосновать концепцию «богочеловеческого всеединства» и всемирной теократической формы монархической власти во главе с русским царём. Соловьёв противопоставил свои идеи марксизму. Своеобразно толкуемый им социализм неотделим от религии.

Наследие В. Соловьёва исключительно многообразно. Он уделял большое внимание разработке так называемой «русской идеи». В.Соловьёв наиболее известный в мире русский философ. Он в значительной степени оказал влияние на взлёт религиозно-идеалистической философии конца 19 начала 20 в. в лице большой группы видных философов России (С.Н. Булгаков, Н.А. Бердяев, С. Франк и др.), многие из которых в молодости пережили увлечение марксизмом. Сборник соответствующих философских работ «Вехи» (М., 1900), а также сборник статей о русской революции «Из глубины» (М., 1918) были итогом теоретической деятельности этой группы мыслителей, которых нередко называют представителями ренессанса или даже «серебряного века» русской философии.

Общетеоретической основой этого философского направления явился, по словам одного из его главных выразителей – Бердяева, переход от позитивизма и неокантианства к идеализму религиозно – мистического характера, утверждающему изначальную присущность Бога миру и человеку. Многие из них развивали идею соборности, коллективизма славян. Выразители этой философии, по словам Бердяева, «чувствовали себя на совершенно другой планете, чем та, на которой жили Плеханов и Ленин». Этим самым Бердяев обращал внимание на отдалённость своих единомышленников от актуальных социальных проблем эпохи. Оценивая значимость теоретических достижений русских религиозных философов на рубеже двух веков, Бердяев с гордостью отмечал, что они в значительной мере предвосхитили идеи М. Шелера, Н Гартмана и европейских экзистенциалистов последующих десятилетий. Таким образом, философская мысль России 19 в. стояла на уровне проблем своего времени, отражая основные закономерности и тенденции бытия и познания, оказывая большое влияние не только на отечественную, но и на мировую культуру.

Совершенно иными, принципиально отличными были общественно-политические взгляды русских революционных демократов, выступавших в 40-х годах XIX в. Виссарион Григорьевич Белинский, Александр Иванович Герцен и их единомышленники были наиболее последовательными про­тивниками феодально-крепостнического строя и вместе с тем выступали с острой критикой буржуазных общественных отношений. Революционные демократы являлись идеологами эксплуатируемых масс предреформенной России. Они в равной мере отвергали как бесчеловечное угнетение крестьянства крепостниками,так и жестокость капиталистической эксплуа­тации. Между ними и идеологами помещиков-крепостников, так же как и идеологами растущей буржуазии, лежала четкая грань непримиримых классовых противоречий.

Белинский, Герцен и их последователи были демократами, револю­ционерами. Своим призванием они считали борьбу за интересы широких на­родных масс. «Социальность… девиз мой,- писал Белинский в сентябре 1841 г. Боткину.-…Что мне в том, что для избранных есть блаженство, когда большая часть и не подозревает его возможности? Прочь же от меня блаженство, если оно достояние мне одному из тысяч! Не хочу я его, если оно у меня не общее с меньшими братиями моими»!.

Подлинный демократизм Белинского делал его последовательным и горячим противником крепостного права. Антикрепостническая направ­ленность свойственна всей его литературной деятельности. Она ясно видна уже в юношеском произведении Белинского - в драме «Дмитрий Кали­нин», автору которой было всего лишь 20 лет. Ею пронизаны все статьи ве­ликого критика в последующие годы, включая знаменитое «Письмо к Го­голю» (1847 г.), которое, как писал В. И. Ленин, подводило итог литера­турной деятельности Белинского и являлось «…одним из лучших произведе­ний бесцензурной демократической печати…».

Белинский постоянно ощущал свою кровную связь с народом. Под­черкивая это в одной из поздних статей («Взгляд на русскую литературу 1846 года»), он выражал глубокую веру в творческие силы своего народа и его славное будущее: «Нам, русским, нечего сомневаться в нашем поли­тическом и государственном значении: из всех славянских племен только мы сложились в крепкое и могучее государство, и как до Петра Великого, так и после него, до настоящей минуты, выдержали с честью не одно су­ровое испытание судьбы, но раз были на краю гибели, и всегда успевали спасаться от нее и потом являться в новой и большей силе и крепости. В на­роде, чуждом внутреннего развития, не может быть этой крепости, этой силы, Да, в нас есть национальная жизнь, мы призваны сказать миру свое слово, свою мысль, но какое это слово, какая мысль,- об этом пока еще ра­но нам хлопотать. Наши внуки или правнуки узнают это без всяких усилий напряженного разгадывания, потому что это слово, эта мысль будет ска­зана ими…».

На этой твердой убежденности в жизненной силе русского народа был основан искренний и глубокий патриотизм Белинского. Еще в конце 1839 г., в условиях полного бесправия закрепощенного крестьянства, он уверенно писал о грядущем расцвете подлинно народной русской культуры:

«Завидуем внукам и правнукам нашим, которым суждено видеть Рос­сию в 1940 году - стоящею во главе образованного мира, дающею законы и науке и искусству, и принимающею благоговейную дань уважения от всего просвещенного человечества».

Подлинный патриотизм - характерная черта, определявшая все ми­ровоззрение революционных демократов 40-х годов XIX в. Он вытекал из горячей любви и уважения к своему народу, чуждых представителям господствующих классов. Достаточно напомнить, что приведенные выше

Слова Белинского написаны были всего лишь через три года после опубли­кования известного «философического письма» П. Я. Чаадаева, проникну­того пессимистической оценкой не только современной ему действитель­ности, но и будущего России, в духе типичного буржуазного космополи­тизма. Резко осуждая «беспачпортных бродяг в человечестве» - «гумани­стических космополитов» из среды западников, Белинский прямо заявлял о своей идейно-политической самостоятельности в этом вопросе: «Но, к счастью, я надеюсь остаться на своем месте, не переходя ни к кому» 1 .

Уверенность в жизненной силе русского народа лежит в основе всей деятельности революционных демократов, посвятивших себя защите на­родных интересов. Получив в эмиграции возможность писать открыто, Герцен уже в 1849 г. прямо указывал на свою «…кровную связь с народом, в котором находил так много отзывов на светлые и темные стороны моей души, которого песнь и язык - моя жизнь и мой язык» .

Ставя в это время своей целью ознакомление европейской демократии с подлинной, народной Россией, он с гордостью истинного патриота писал: «Пусть она [Европа] узнает ближе народ, которого отро­ческую силу она оценила в бою, где он остался победителем; расскажем ей об этом мощном и неразгаданном народе, который втихомолку образо­вал государство в шестьдесят миллионов, который так крепко и удивитель­но разросся, не утратив общинного начала, и первый перенес его через начальные перевороты государственного развития; об народе, который как- то чудно умел сохранить себя под игом монгольских орд и немецких бю­рократов, под капральской палкой казарменной дисциплины и под позор­ным кнутом татарским, который сохранил величавые черты, живой ум и широкий разгул богатой натуры под гнетом крепостного состояния и в ответ на царский приказ образоваться ответил через сто лет громадным явлением Пушкина. Пусть узнают европейцы своего соседа; они его только боятся,-надобно им знать, чего они боятся».

Подобно Белинскому и Герцену, такого же рода убеждения были свой­ственны и их единомышленникам из числа наиболее передовой интеллиген­ции того времени. В этом отношении типичны были, например, мысли ряда петрашевцев, на формирование мировоззрения которых, по их собствен­ному признанию, решающее влияние оказывал Белинский. Наиболее яркими примерами связи деятельности этих последователей Белинского с интересами народных масс могут служить материалы следствия по делу пет­рашевцев, относящиеся к самому Буташевичу-Петрашевскому и к Баласогло.

В своих показаниях следственной комиссии Буташевич-Петрашевский настойчиво подчеркивал, что он стремился к облегчению тяжелого поло­жения народных масс, и неоднократно называл себя русским патриотом. Уже в пространном показании 19-26 мая 1849 г. он писал: «Вы услышите от [меня] мнения, никогда необнаруженные - о предметах важных нашего быта общественного - слово истинного патриота… Порой за этим делом… вы увидите, как в перспективе, тысячу жертв, невинно сгубленных, ты­сячи неправд, губящих силу парода русского…» Столь же определенно он высказывался и в показании, данном около 20 июня того же года: «Теперь позвольте поговорить, как русскому и патриоту, за других и за себя».

Глубокая уверенность в силах и великом будущем русского народа особенно ярко отразилась в записке петрашевца А. П. Баласогло «Проект учреждения книжного склада с библиотекой и типографией», обнаруженной у него при обыске. Многие страницы этого замечательного документа про­никнуты чувством подлинной гордости за свой народ. Вот на выдержку лишь два места из этого «проекта»:

«… В России есть и должно быть все… В ней-то и должны быть люди - нигде инде, как именно в ней. И они были, начиная с Петра до второго рус­ского Ломоносова, поэта-философа Кольцова, умершего в цвете лет на наших глазах. В России нет только веры в Россию, и скорее нет общежития, людскости, а не людей…

…В ней и только в ней сосредоточены все нити всемирной истории -этого гордиева узла, который так храбро разрубают парижские александры, не зная ничего, кроме Европы, и так плохо, и так хитро запутывают, воображая, что распутали, терпеливые труженики Германии - эти дикообразы европейской мысли, с пастушескими нравами мечтательных тюленей».

Глубоко народный характер патриотизма революционных демокра­тов 40-х годов XIX в. определялся последовательной революционностью их мировоззрения. Они видели непримиримость внутренних противоречий феодально-крепостнического строя и ломку его революционным путем считали неизбежной. Касаться этой темы в условиях подцензурной печа­ти при Николае I они, разумеется, не могли. Но в личном общении, в переписке они прямо высказывали мысли о необходимости революцион­ного переворота и в России.

Можно указать, например, что в письмах Белинского эта тема затра­гивалась неоднократно. Отмечая в одном из писем середины 40-х годов свою веру в «социальность» («нет ничего выше и благороднее, как способ­ствовать ее развитию и ходу»), он, явно полемизируя с либерально-рефор­мистскими взглядами западников, писал: «Но смешно и думать, что это может сделаться само собою, временем, без насильственных переворотов, без крови… Дай что кровь тысячей в сравнении с унижением и страданием миллионов?» .

В другом месте, касаясь того же вопроса, Белинский высказался еще более определенно: «Тут нечего объяснять -- дело ясно, что Робеспьер не ограниченный человек, не интересан, не злодей, не ритор, и что тысяче­летнее царство божие утвердится на земле не сладенькими и восторженными фразами идеальной и прекраснодушной Жиронды, а террористами - обо­юдоострым мечом слова и дела Робеспьеров и Сен-Жюстов».

Будучи подлинными демократами и революционерами, осознавшими свою кровную связь с народом и посвятившими себя защите его интересов, Белинский, Герцен и их последователи являлись носителями наиболее передовой идеологии своего времени. Недаром В. И. Ленин, обосновывая мысль об исключительно большом значении для успеха революционной борьбы верных теоретических взглядов, счел необходимым упомянуть и Герцена и Белинского, начав именно с их имен перечень «предшественни­ков русской социал-демократии». «…роль передового борца,- писал он в 1902 г.,- может выполнить только партия, руководимая передовой теорией. А чтобы хоть сколько-нибудь конкретно представить себе, что это означает, пусть читатель вспомнит о таких предшественниках русской социал-демократии, как Герцен, Белинский, Чернышевский и блестящая плеяда революционеров 70-х годов…».

В другой своей работе, относящейся уже к 1920 г., говоря о правиль­ности одной только революционной теории марксизма, В. И. Ленин, как известно, давал высокую оценку общественно-политического мировоззре­ния революционных демократов 40-х годов XIX в. Период поисков мар­ксистской теории В. И. Ленин определял временем «с 40-х до 90-х годов про­шлого века»: «Марксизм, как единственно правильную революционную тео­рию, Россия поистине выстрадала полувековой историей неслыханных мук и жертв, невиданного революционного героизма, невероятной энергии и беззаветности исканий, обучения, испытания на практике, разочарований, проверки, сопоставления опыта Европы».

Белинский, Герцен и другие передовые люди 40-х годов XIX в. были революционными демокра­тами и социалистами. Ха­рактеризуя Герцена ко времени его отъезда за границу в 1847 г.,

В. И. Ленин указывал:

«Он был тогда демократом, революционером, социа­листом». Белинский 8 сен­тября 1841 г. писал Бот­кину: «Итак, я теперь в новой крайности, - это идея социализма, которая стала для меня идеею идей, бытием бытия, вопросом вопросов, альфою и оме­гою веры и знания. Все из нее, для нее и к ней.

Она вопрос и решение во­проса. Она (для меня) по­глотила и историю, и ре­лигию, и философию. И по­тому ею я объясняю теперь жизнь мою, твою, и всех, с кем встречался я на пу­ти жизни» .

Интерес к теориям социалистов-утопистов был типичен для многих пе­редовых людей России 40-х годов. Сочинения Оуэна, Сен-Симона, Фурье, Прудона, Луи Блана и других, несмотря на запрещение их цензурой, поступали в Россию зна­чительными партиями.

Относительно широкое распространение работ социалистов-утопистов подтверждается результатами обысков у частных лиц и в книжных магази­нах в связи с делом петрашевцев. При аресте первой группы петрашевцев агентам III отделения предписано было конфисковать все бумаги аре­стованных и обнаруженные у них запрещенные книги. При последующих же арестах десятков новых лиц по этому делу распоряжение о книгах уже не выполнялось. Запрещенные сочинения обнаружены были у многих лиц, и наличие их не могло, как выяснилось, служить серьезной уликой для обвинения, а образцы их поступили в учреждение графа Орлова в изо­билии уже при первых арестах.

Подобные же результаты дали обыски и у книготорговцев. В книжных лавках Петербурга, Риги, Дерпта и других городов были обнаружены ты­сячи томов такого рода литературы. Характерно, например, что, получив отписку от московского начальства, что подобных изданий в Москве не обнаружено, начальник канцелярии III отделения ген. Дубельт наложил резолюцию: «Не верю». Несколько позднее скептицизм Дубельта под­твердился,- случайно было установлено, что в Москве запрещенными книгами торговал в своем книжном магазине Готье, поплатившийся за это в 1849 г. административным взысканием.

Мало этого: отвечая на возрастающие запросы своих читателей, рус­ские газеты и журналы в 40-х годах прошлого столетия начали системати­чески упоминать о появлении за границей новых работ социалистов-утопи­стов и иногда аннотировать их, подчас в весьма благоприятном для авторов освещении. А в 1847 г. в первых четырех книгах «Отечественных за­писок» была напечатана обширная работа (168 страниц большого формата) В. Милютина «Пролетарии и пауперизм в Англии и Франции», излагавшая в систематическом виде довольно полно и сравнительно точно учения со­циалистов-утопистов.

Несомненно, что не только революционно-демократические убеждения, но также и социалистические взгляды были свойственны многим предста­вителям передовой русской интеллигенции.

Указание В. И. Ленина о том, что передовая мысль русских револю­ционных демократов уже в 40-х годах XIX в. «жадно искала правильной революционной теории», следя за «последним словом» в этой области, на­ходит полное подтверждение в проникновении в крепостную Россию того времени первых произведений основоположников марксизма.

Некоторые существенные положения одной из ранних работ Ф. Эн­гельса («Шеллинг и откровение», Лейпциг, 1842) стали известны читателям «Отечественных записок» уже в самом начале 1843 г. В первом номере этого журнала была напечатана небольшая статья В. Боткина «Германская ли­тература», о которой Белинский в письме к автору отозвался с полным одоб­рением: «Твоя статья о „Немецкой литературе» в 1 № мне чрезвычайно понравилась - умно, дельно и ловко». В этой статье Боткин буквально целыми абзацами приводил текст из вступительной части упомянутой лейп­цигской брошюры Энгельса, вышедшей, кстати сказать, без указания фа­милии автора. Вот пример параллельных отрывков из этих двух работ:

Статья Боткина

«Его философия религии и философия права получили бы иной вид, если б он развил их из чистой мысли, не включая в нее положительных элемен­тов, лежавших в цивилизации его вре­мени; ибо отсюда именно вытекают противоречия и неверные выводы, за­ключающиеся в его философии религии и философии нрава. Принципы в них всегда независимы, свободны и истин­ны, - заключения и выводы часто близоруки».

Брошюра Энгельса

«… его философия религии и его философия права безусловно получили бы совсем иное направление, если бы он больше абстрагировал от тех по­зитивных элементов, которыми пропи­тана духовная атмосфера его эпохи, но зато сделал бы больше выводов из чистой идеи. Этим основным грехом можно объяснить все непоследователь­ности, все противоречия у Гегеля… Принципы всегда носят печать незави­симости и свободомыслия, выводы же - этого никто не отрицает - нередко умеренны, даже консервативны».

Как видим, по иронии судьбы в роли первого популяризатора ранних работ Энгельса в русской печати выступил типичный западник В. П. Бот­кин!

Сжатая итоговая оценка Энгельсом философии Гегеля, дословно пере­веденная наряду с другими текстами Боткиным для его статьи, несомненно запомнилась многими современниками. Достаточно указать, что она почти дословно снова была повторена в середине 50-х годов Н. Г. Чернышевским в «Очерках гоголевского периода русской литературы»

В середине же 40-х годов до русских революционных демократов до­шли и другие работы основоположников марксизма. Из писем Белинского мы знаем, что еще в 1844 г. он прочитал их статьи в «Немецко-Французском Ежегоднике». А именно там были опубликованы гениальные работы, по­ложившие начало великой революции в философии: статья К. Маркса «К критике гегелевской философии права» и «Очерки критики политиче­ской экономии», написанные Ф. Энгельсом.

В группе Белинского - Герцена несомненно было известно об отно­шении Маркса к работам Прудона: ведь оценка учения Прудона была дана Марксом 28 декабря 1846 г. в письме к Анненкову. Ответ Маркса был, ко­нечно, сообщен Белинскому, с которым Анненков в 1847 г. встречался за границей. Ранние работы Маркса и Энгельса знали и петрашевцы. Об их со­чинениях не мог не слышать, в частности, Н. Спешнев во время его пребыва­ния с 1842 по 1846 г. в Западной Европе, где он познакомился с Вейтлингом. Мы знаем также, что в библиотеке кружка Буташевича-Петрашевского имелось брюссельское издание (1847 г.) «Нищеты философии» К. Маркса. В списке же книг, намеченных петрашевцами для выписки из-за границы, упоминалась книга Ф. Энгельса «Положение рабочего класса в Англии», вышедшая в 1845 г. в Лейпциге.

Наконец, к 40-м же годам относится первое упоминание о К. Марксе и Ф. Энгельсе в русской печати. В 1848 г. вышел в свет том 11-й «Справоч­но-энциклопедического словаря», где в статье «Философия современная» было сказано: «Ни Маркс, ни Энгельс, которых, кажется, можно принять за главнейших проповедников нового германского материализма, ни дру­гие еще не обнародовали ничего, кроме частных черт этого учения».

Разумеется, нет никаких оснований считать, что ранние работы Маркса и Энгельса имели решающее значение при формировании общественно­политических взглядов русских передовых людей 40-х годов. В отдельных случаях известное влияние идей основоположников марксизма па пред­ставителей передовой мысли в России того времени установить возможно, но оно было ограничено, и степень его отнюдь не следует преувеличивать.

Ранние работы Маркса и Энгельса могли оказать известное влияние на разочаровавшегося в конце своей жизни в учении социалистов-утопистов Белинского, и, возможно, под их воздействием в некоторых последних ра­ботах при анализе общественных отношений он обнаруживал даже зачатки материалистического понимания исторических явлений.

Но в исторических условиях крепостной России 40-х годов Белинский, как и Герцен, не мог овладеть диалектическим материализмом. Ленин­ская характеристика общественно-философских взглядов Герцена полно­стью может быть применена и к Белинскому. Будучи глубоким, само­стоятельным мыслителем, сумевшим преодолеть тот созерцательный материализм, на позициях которого стоял Фейербах, В. Г. Белинский вплотную подошел к диалектическому материализму и остановился перед историческим материализмом.

Как видим, предреформенная Россия уже отнюдь не являлась столь надежной опорой «старого порядка» в Европе, какой она была в годы французской буржуазной революции XVIII в. Николай I поддерживал троны западноевропейских феодальных монархий, в то время как в самой России приближалась буржуазная революция.

Во второй трети XIX в. в России нарастал острый кризис крепостниче­ской системы хозяйства. Обострявшиеся классовые противоречия поро­ждали народное движение, которое еще более расшатывало отживший и в России феодально-крепостнический строй.

Неизбежность крушения «старого режима» в России понимала значи­тельная часть передовых людей того времени, в связи с этим живо инте­ресовавшихся общественно-политической жизнью буржуазных стран Западной Европы.

в России - представители революц. движения во 2-й пол. 19 в., идеологи крест. демократии. Революц.-демократич. идеология зародилась в 40-х гг. 19 в. и стала определяющей в обществ. движении 60-70-х гг. Р. д. сочетали идею крест. революции с утопич. социализмом. Они считали крестьянство гл. революц. силой в стране, полагали, что Россия после уничтожения крепостного права путем крест. революции, минуя капитализм, придет через крест. общину к социализму. На деле осуществление программы Р. д. объективно привело бы к развитию капитализма, не стесненного крепостнич. пережитками. По социальному положению Р. д. были гл. обр. разночинцами, хотя много среди них было и дворян. Одним из первых Р. д. являлся В. Г. Белинский. Р. д. 50-60-х гг. во главе с Н. Г. Чернышевским, Н. А. Добролюбовым, А. И. Герценом, Н. П. Огаревым и др. проводили свои идеи на страницах "Колокола", издававшегося за границей, и "Современника". Р. д. создали тайные революц. орг-ции: "Землю и волю" 60-х гг., "Землю и волю" 70-х гг., "Народную волю" и др. (см. также Народничество). Рус. писатели M. E. Салтыков-Щедрин, Н. А. Некрасов, Г. И. Успенский, укр. поэт Т. Г. Шевченко, арм. философ и публицист М. Л. Налбандян и др. развивали и пропагандировали революц.-демократич. идеи. Р. д. оказали исключительно плодотворное влияние на развитие науки, лит-ры, искусства народов России. В. И. Ленин назвал Герцена, Белинского, Чернышевского и блестящую плеяду революционеров 70-х гг. предшественниками рус. с.-д. (см. Полн. собр. соч., 5 изд., т. 6, с. 25 (т. 5, с. 342)).